Георг Торсон - цитаты, высказывания (Страница 2)

Эхо войны

Это поле, как чей то огромный тир.
Ветер с гарью уносит клочки бравад
И не важно какой ты носил мундир
Если сверху уже проросла трава.

Воссоздать образ битвы не так легко
Ржавый танк обозначил в полях межу.
Бузиной зарастает сырой окоп,
Это я под корнями на дне лежу.

Снова выемку снег занесёт зимой.
В сентябре опадёт жёлтых листьев жмых.
Нет страшнее того, что зовут войной,
Потому что она ест сердца живых.

Где то звуки разрывов опять слышны.
Где то снова звенит о булат булат.
Я давно лежу под кустом бузины,
Безымянный, забытый страной солдат.

И не будет по мне располневший поп,
Ни кадилом курить, не вычитывать треб,
А мой внук живой, без обеих ног
Чистит орден и мелочь скребёт на хлеб.

Ну конечно, такие всегда не в цене.
Нет наверное в этом ничьей вины...
Может лучше ему, да в окоп ко мне,
Под листвянный жмых в корнях бузины.

Нам стих нашепчет ветер

Мне тишина, как дань какому-то греху,
Надоедают, суета, чужие лица,
И даже с вами, если быть как на духу,
То одиночеством не хочется делиться.
Не огорчайтесь, это сплин, а может блажь,
Здесь мало мебели и в комнате не тесно,
А там, на тумбочке, тетрадь и карандаш,
Вы прочитайте, если будет интересно.

Немного пьян? Да, я согласен, спору нет,
Вам намекает на коньяк пустая тара,
А в телевизоре под звуки кастаньет,
Кого-то мучает испанская гитара.
Взлетают юбки, в ритме туфельки стучат,
И пробегают по экрану чьи-то тени,
А я для вас подброшу топлива в очаг,
И плед пушистый положу вам на колени.

Коль захотите, приглушу немного звук,
До вас дотронуться сегодня не посмею,
Вы посмотрите на огонь сквозь пальцы рук
Тепло, уютно, и становится грустнее.
Всё потому что ночь свозь окна смотрит - в нас,
От дров немного тянет сыростью лесною,
Остался пепел, в очаге огонь погас,
Как будто он исчез под этой тишиною.

Да вы сидите, я зажгу одну свечу,
Пусть длится таинство в её неровном свете,
Вам хорошо, я вместе с вами помолчу,
Нам стих нашепчет за окном осенний ветер.

ссылка


… показать весь текст …

Мы не уходим

Не может жизни быть без жгучей боли,
И сладкой доли в прошлом не найти.
И прав был тот, кто говорил о поле,
Которое непросто перейти.

Мы до могилы груз страданий тащим,
Но понимаем лишь в последний час,
Что эта боль была бесспорно слаще,
Чем трепет наслаждения для нас.

А что потом… да с чайкой белокрылой
По пляжу с длинным газовым шарфом.
И домик с голубями по перилам,
И пристанька с привязанным челном.

А на кровати вышиты подушки,
И лунный луч как будто бы звенит,
И шум прибоя рядом… без ракушки…
В дыханьи жизни галькою гремит.

А рядом я в солёной круговерти,
Мерцаньем искры в солнечном луче.
Я не ушёл отсюда после смерти,
Оставшись поцелуем на плече.

И может быть весною, в лёгком платье,
Среди забот безоблачного дня,
В каком нибудь вернувшемся солдате
Вы, всё-таки, узнаете меня.

Слово

­­Ошмётки судеб. И земля горою –
Оборвана невидимая нить...
И смотрят сверху Боги на героев,
Которых даже им не оживить.

Ещё не видно листьев молочая,
И дождь весенний плачет о другом,
Но матери на станциях встречают
Мальчишек, искалеченных врагом.

Такое не придумаешь по пьяни,
Когда тревожит каждый резкий звук.
Прими, Господь, всю меру покаяний
Того, кому не крестится без рук...

Что ждёт героев под родимым кровом,
Где встреча – словно горькое вино,
И бойню за спиной нормальным словом
Вождями называть запрещено?

Как трудно путь найти в словесной чаще,
В болоте проложить стихами гать,
Где лгут свои вожди гораздо чаще
Врагов, что нам обязаны солгать!

В глазницах информации полова,
Но не на мне реальная вина,
Что не ищу синонимов для слова,
Вождями запрещённого – ВОЙНА.

Незнакомка

­В полумраке блестят на столе два фужера,
И рука у меня затекла на весу,
Молчаливая женщина в свете торшера,
Повернувшись спиной, заплетает косу.

Вероятно, куда-то она не успела,
Ну, какой же ей смысл ехать ночью домой?
Может, что-то не так между нами горело,
Может, что-то не то было сказано мной.

Сколько времени вместе? Полночи, не меньше,
Сигарету курю совершенно без сил.
Знаю только одно, у полуночных женщин
Я ещё ничего никогда не просил.

Но сейчас для неё, может быть, даже пошло,
Под усталой рукой прозвучит перебор,
И угрюмый романс о загубленном прошлом,
Приглушит мягкий бархат сиреневых штор.

Ей всего-то пройти пару метров до двери,
Здесь кончается наше ночное пике,
Я надеюсь, что женщина песне поверит,
И рукой проведёт по небритой щеке.

За окошком рассвет совершенно непрошен,
Старый тополь ветвями шуршит о бетон,
А гитара печально поёт о хорошем,
Подстилая аккорды под мой баритон.

Не допев до конца, песню тихую скомкав,
Сигарету курю не одет и босой.
Сладко спит за спиной у меня незнакомка,
Закрывая лицо расплетённой косой.

Я встретил Вас

­Гул самолёта. Ветерок стирает
Инверсионный след, как шёлка нить,
Я встретил Вас сегодня у трамвая,
И вот — решился вдруг заговорить.

Я так взволнован принятым решеньем,
Стесняюсь, но по жизни не жуир!
Мадмуазель, простите за вторженье,
В хранимый от бомжей ваш светлый мир.

Вам так идёт сиреневое платье,
И всё к лицу. Я честен, видит Бог!
Мне полчаса назад сказали братья:
«Шерше ля фам!». И я у Ваших ног.

Как жаль, что нет во мне былого жара,
Хотя в чести у женщин до сих пор:
Под пиджаком усталого клошара
Стучит неровно пламенный мотор.

Мы о высоком говорить не станем,
Смысл рассуждений выдержав едва.
В моей давно прокуренной гортани
Скрипят, как двери, скорбные слова.

Простите, что так пафосно и пылко,
И с языком немного не в ладу...
Мадмуазель, добавьте на бутылку,
И я клянусь, что сразу же уйду!

Художник

На подрамнике холст мной давно загрунтован умело.
И пока я не знаю картины, что будет на нём.
Напишу-ка, пожалуй, портрет юной женщины в белом.
И начну всё с наброска банальным обычным углём.

Марс коричневый, кобальт, сиена, белила и кадмий.
Проступает лицо, надо охры чуть-чуть подмешать.
Я ещё не решил, с драпировкой пурпурно - парадной,
А в портрете уже проступает живая душа.

Слева фоном надменно чуть-чуть приподнимем головку,
Шарф завяжем на шейке - прозрачный сиреневый газ.
Справа локон под лаком на фоне блеснёт лессировкой.
Точки белым и контур зелёных сияющих глаз.

Рама будет багетом, пусть в общем-то не дорогая.
Задний план лишь намечен, я с ним ничего не решил,
А портрет ничего. Я смотрю, ты почти что живая.
Ну, дыши, наше солнышко. Просто возьми... и дыши.

За окном глубина - там в ночи растворяется вечер.
В свете дальних огней драгоценный сияет берилл.
Я тебя обнимаю за хрупкие узкие плечи.
Я тебя оживил. Удалось, я тебя оживил.

Ночь с собой унесёт ярких звёзд драгоценные камни.
Мы с тобою вдвоём в мастерской ожидаем рассвет,
А в углу в темноте старый мой запылённый подрамник.
Загрунтованный холст, на котором тебя ещё нет.
… показать весь текст …

Романс

­­­В сигаретном дыму, что становится гуще и гуще,
Сочиняю судьбу из заезжанных многими рифм,
Слов ещё не нашёл, а мелодия грешную душу
Держит цепко за горло, как я полированный гриф.

Ты, струна, не мешай, кропотливой, певучей работе,
Мне пора написать, пару, тройку ажурных стихов,
Не порвать бы тебя на звенящей под пальцами ноте,
Я к финалу приду под рокочущий тембр басов.

Пусть аккорд прозвенит - пропоёт новым плектра ударом,
Я прошу тебя песня, кружись надо мною, кружись,
Ты поёшь за меня, дорогая подруга - гитара,
Ты не песню поёшь, а мою забубённую жизнь.

За окном тишина, мы торшеры и свечи потушим,
Атмосфера романса создаст и покой и уют,
Здесь гитара и я, это наши звенящие души,
Бесталанную жизнь полуночным дуэтом поют.

Начало лета

Сегодня скука навяжет петель
В холодном доме.
В окно мне ветер шепнёт о лете
С июнем в коме.

С апреля птицы в сирени свистом
Не докучали.
Мой кот неистов, у дома чисто,
Но я в печали.

В пустую вечность тепло одето
Уходят люди
Хватает света, но в это лето
Стихов не будет.

По крайней мере на лавке в сквере
Покрашу доски.
Никто не против, а что в блокноте?
Да так.., наброски.

Весною в ретро оделась груша,
Но мне всё мало.
В июле ветром заглянет в душу
Иван - Купала.

Быть может позже легко одетый
Пройду аллеей.
Спасибо Боже. С началом лета.
Уже теплее.

Волк

­Пусть уходит волчица в глухой овраг —
Говорливый ручей не замедлит бег.
Но не думай, Охотник, что просто так
Ты горячую гильзу отбросил в снег!

Это март. И, похоже, не держит наст.
Из ружейных стволов истекает дым.
Мы напротив, Охотник, не первый раз
В неподвижный и смертный момент стоим.

Всё нормально, ведь это привычный страх.
И не важно, что будет со мной потом,
Но я знаю деревню в пяти верстах,
Где твоим полушубком пропахший дом.

Нет патрона в стволе твоего ружья.
Не пугай, не смотри на меня в прицел!
Знаю, самка беременная твоя
Любит ночью стоять на сыром крыльце.

Здесь воняет горелым твоим пыжом,
На болоте лежит снеговая гать...
Ну, попробуй, Охотник, с одним ножом,
Без ружья, перед вздыбленной шерстью встать!

Кто останется жить — нам сейчас решать,
Ворон каркнул, обоим верша беду.
Ну, Охотник, давай! Отступи на шаг!
Я не трону, и просто в овраг уйду...

До свидания Лето

­­­И снова к финалу сезонная драма,
Где зелень сменилась на медь,
И бьётся душа об оконную раму,
Чтоб с летом на Юг улететь.

На сердце тоска, а душа в непокое,
И небо без солнца серо.
Быть может, ещё отрастёт маховое,
С красивым отливом, перо.

Мне надо туда, где ромашки и донник,
Где в буйном цветении луг.
Лишь стоит толкнуть под себя подоконник
И сделать над рощицей круг.

Мне лету дарить из бутонов камеи
Под звон жизнерадостых птах.
В реальности, правда, летать не умею,
Но мне удаётся в мечтах.

Горит под крылом крест на маковке храма,
Берёзы мерцает свеча...
А где-то в России, в закрытые рамы
Крылатые души стучат.

Наташа

Я не знаю, на радость иль на беду,
Нынче вечером с двери засовы сняты!
К ночи женщину в доме старинном жду
С этим именем тёплым — Наташа, Ната...

Просто дело-то, собственно, и не в том,
Что в дверном проёме такие формы!
Только женщина входит в маленький дом,
И науке вразрез здесь почти просторно...

Холостяцкий быт — да за двери змеёй,
А торшер качается вроде кадила.
В доме вкусно пахнет почти что семьёй...
Не хочу, чтобы женщина уходила.

А она, как-будто бы и невзначай,
Поправляет каштановую корону.
Рафинад из сахарницы сыплет в чай,
Где толкают воду кружочки лимона.

Дом, в надежде на то, что грядёт уют,
Прячет мой беспорядок в густые тени...
И не сердце, а будто куранты бьют,
Наполняются жизнью и кровью вены.

Я как будто судьбой за стихи прощён,
И судьба одарила случайной пайкой.
Эта женщина скоро придёт ещё
И, возможно, останется здесь хозяйкой.