Новые цитаты великих людей про себя (Страница 4)

Если мне суждено умереть завтра, я не буду сожалеть. Я действительно сделал всё, что мог.

По сути, мой вид одиночества пережить тяжелее всего. Одиночество вовсе не означает, что ты заперт один в своей комнате. Ты можешь быть в людном месте и ощущать себя по-прежнему самым одиноким человеком, потому что никому по-настоящему не принадлежишь.

Я не хочу стать какой-нибудь там звездой, я стану легендой.

Меня поставило на ноги государство, у которого в 45-м году было 19 миллионов осиротевших детей. И оно напоило их, накормило, дало образование, профессию, сделало меня качественным профессионалом. И что, вы хотите, чтобы я плюнул в могилу своего отца и своей матери?

Я — не историк, не философ, а человек, рожденный в 1941 году, в катакомбах Одессы. Война лишила меня родителей и государство под названием СССР взяло на себя обязательства по отношению к 19 миллионам осиротевших детей, включая меня. Ничего иного, кроме благодарности стране, разумеется, с осознанием ошибок, которые неизбежны для каждого строя, я не испытываю. Я — не оголтелый поклонник идеологии коммунизма, как думают некоторые мои коллеги, но оголтелый поклонник справедливости.

Я не люблю мечтать. Мне интересно шаг за шагом идти в неведомое

Конечно, роли воздействуют на меня, но и я, смею надеяться, оказываю на них какое-то влияние. Меняюсь ли я под их влиянием? Иногда да, и даже в худшую сторону: становлюсь раздражительным, нетерпеливым, но стараюсь не поддаваться.

В Москве надо было выживать – и в смысле денег, и в смысле профессии, и самое главное, в духовном плане.

Всегда был рад, когда меня узнавали незнакомые люди на улице, подходили и благодарили. Вот это самое главное счастье для актера.

Я богатый тем, что много людей смотрели, смотрят и, надеюсь, будут смотреть те небольшие картины, которые я сделал.

Я смотрю хорошее кино, а мое или не мое - не важно.

Если чего я и хочу, так это, чтобы люди знали и помнили мой голос, а не зачитывались баснями и сплетнями вокруг моего имени.

Меньше всего на свете люблю препарировать себя и копаться у себя внутри. Считаю, пока часы работают, не надо их разбирать: можно случайно забыть один винтик, и они перестанут ходить.

— Я не скрываю, что потерял славу. Всенародную любовь. Я принес их в жертву другим сторонам жизни. За всё приходится платить. Мой выбор сделан. В жизни выиграл, в славе проиграл.

Я играю дураков, поэтому меня везде воспринимают как родного.

Залог хорошего настроения — не смотреть новости на ночь. Я соблюдаю режим сна. Ложусь спать до 12 ночи, встаю без пяти шесть, без будильника.

Для меня деньги – не главное. Я человек из советского времени. Для меня важнее принципы, один из которых – неприлично говорить о деньгах, спрашивать о зарплате и приработках. Со стороны можно подумать, что я старорежимный.

По утрам целый час делаю зарядку на все группы мышц, практикую йогу.

Я могу сниматься в любом состоянии. Другое дело, как меня воспринимает съемочная группа в любом состоянии!

Мой козырь - раскованность.

Я не вписываюсь в рамки современной жизни. И не хочу в них вписываться. Сейчас у людей нет идеалов. Все верят только в себя, любимого! Никто не ходит друг к другу в гости, все заняты мыслями о личном обогащении.

Я читаю гораздо меньше книг, чем моя жена Ксения. Она меня ругает за это. Но для того, чтобы читать взахлеб с утра до вечера, – нужно забросить работу, перестать суетиться, нужно быть вне времени.

Я вообще не люблю людей, которые шутят без перерыва и на любые темы. Есть такой феномен, как актеры-юмористы: после пары часов общения с ними голова у меня начинает разрываться. Да, среди всего этого потока попадаются хорошие шутки, но я не понимаю, как можно шутить круглосуточно. Я не сноб, у меня есть чувство юмора, но и чувство меры должно быть у каждого.

Я был раньше более лиричным, стал более жестким. Америка научила меня быть более определенным, четким, всегда осознавать - что ты хочешь делать и как это сделать. У нас все строилось на раздумьях. Я в России мог вообще несколько дней никуда не выходить, просто завалиться, читать, что-то подчеркивать, писать - была какая-то неспешность жизни. Сейчас жизнь безостановочно мчится.

Я стал более религиозен. Мы всегда на все праздники ходили в церковь, но сейчас это приобрело душевную потребность - постоять у иконы, помолиться. Это особое состояние души, которое уравнивает всех - бедную старушку и богача, если они действительно искренне обращены к богу. И это дает мне утешение.

Что я приобрел в Америке -- это способность действовать. Не просто создавать фильмы и играть положительных героев, а постараться сделать что-то хорошее. В меру, конечно, моих сил.

Самым тяжелым было не потерять веру в себя, в то, что ты не барахло. Это испытание. Я стал задавать себе вопросы: а какой смысл во всем этом? зачем ты в Америку приехал? зачем ты совершил эту ошибку? Мне необходимо стало найти какую-то опору. И именно в этот момент мне позвонил отец больной девочки - она только что родилась, но никто в России не мог ее спасти. Я помог, ей сделали операцию в Америке. Мне показалось, что это - знак свыше. И я открыл Фонд Нахапетова.

В какой-то момент я почувствовал, что я - один из этих сумасшедших, которые ошиваются в Голливуде. Каким бы прославленным ты не был в России, там ты чужестранец - никому не нужный, вынужденный все начинать с нуля. Я попал в мир, в котором мои переживания, история моей жизни никого не интересует. Здесь вообще никого не интересует ничья история. К тому же фильм по моему сценарию не сняли. Студия "ХХ век" заплатила мне большие деньги, купила права и положила сценарий на полку. Это значит, что ты себя не реализуешь. У меня был очень глубокий внутренний кризис.

Я пережил две войны, двух жён и Гитлера.

Когда у моей жены случился выкидыш, какие-то паршивые журналисты про это прознали, и на следующий же день, когда я выступал на церемонии «Грэмми», меня спросили: «Итак, Патрик, что вы чувствуете по поводу того, что вчера умер ваш ребенок?» Если б я мог в тот момент добраться до них, меня бы упекли в тюрьму до конца жизни.