Роман Эсс - цитаты, высказывания (Страница 2)

В Вене, Ницце, в Торонто, в Афинах......

В Вене, Ницце, в Торонто, в Афинах,
и в оркестрах, веселых цветах
вижу я молодых и красивых
на планете во всех городах.

Средь невест, среди роз в переулках
каждый франт, бонвиван и жених,
жизнь им мнится веселою шуткой,
коль грядущее скрыто от них.

С отражением месяца в гневе,
в темном озере зная судьбу,
я сижу на балконе в Женеве
и смотрю на людскую толпу.

Русской боли тут явно не место:
фраки, шелк и крутящийся блиц,
вальсы Штрауса знает оркестр
на прическах роскошных певиц.

А в моем растревоженном мире
все тайга да безлюдье вовек,
ходит месяц в загробной порфире,
ниспадает погибельный снег.

Русь, душа, что стенаешь над нами?
Ночь всегда и как ночь всякий день!
Что ты плачешь глухими крестами,
огоньками слепых деревень?

Что ты, ясная дева безлюдья,
Русь, ведешь средь снегов хоровод?
Что пророчишь ты, Сирин-колдунья,
в омутах и трясинах болот?

Долина смертной сени.

Город света, и комфорта, изобилья,
где свистит веселой мошкарой
в тротуарах гордое всесилье
вдоль по барам модною толпой.
В супермаркетах богато,людно, радость
и полны живые кошельки.
Словно рай земной и сладость, сладость
на брегах роскошнейшей реки.

А вдали за триста километров
нищета да голая сума,
да бурьян, склонившийся под ветром,
да кресты, и мрак, и мор, и тьма.
Дождь да грязь и туч сплошная морось,
бродят тени с кладбищ и молчат,
да гнилых избенок безысходность,
да бараков черно-серый ряд.

Тут всегда унылое Сегодня,
птицу Завтра унесло в трубу.
И стоит тут Лысый с преисподней
с пентаграммой красною во лбу.
Никого здесь ни жалеть, не жалко
в каждой двери рваной и гнилой.
И, дымяся, мусорная свалка
всем поет Великой Пустотой.

Да унылы песни уркаганов,
старики как даже молодежь.
Ни коров, ни кур, гусей, баранов,
лишь полынь колышет дождь и Ложь.
В городишке под названьем Зыбедь
среди этой темной синевы
лишь одна есть радость - выпить, выпить
дорогущей водки злой Москвы.

Да сидеть годами на стакане
в безработной деревушке Жуть,
а потом по-русскому по пьяни
иль замерзнуть, или утонуть.

Выходи один ты на дорогу
в Пустоту и гробовую сень
вдоль страны без истины и Бога
несчислимых кладбищ деревень.
… показать весь текст …

Свет.

Среди грызни, гордыни падших царства
у людоедов властных по вся дни,
убогой жизни, сует и мещанства,
во всех путях храни меня, храни!

Холодных зим и январей промозглых
в тропе кладбищ всемирового Зла
и городов проклятых и беззвездных,
оборони от черного крыла!

Печальный ангел полуночной Книги,
свети, свети среди иных путей!
Свет невечерний, свете ясный, тихий
сияй в пустыне на тропе моей!

Среди теней минувших без ночлега
и безприютных памятников в ряд
иду в снегу, не нарушая снега.
Лист на снегу кладбищенских оград.

В глухой деревне городская жуть...

В глухой деревне городская жуть
давно сбежала фонарей продрогших.
Здесь ясен светлый Млечный яркий Путь.

Вином помянем мы давно усопших,
кто бег от банков, черного метро
в деревню, глушь далеко за Саратов,
кто горожан прогнившее нутро
познал рабов элит иллюминатов.

Деревня, свет подзвездный осиянный,
ведет нас тут в полуденные страны
иных небес в ярчайшие созвездья...

Под древним дубом восслагать иные песни -
как гор Башкирии звучит таинственный курай
и воспевает горный дикий рай
трав и цветов, и душный сосн подлесок,
башкирок стройных бронзовых навесок
чуть слышный звон...
И пажитей предгорных
у сел башкирских соловьины хоры,
небес шелков и облаков разгулье,
ночных сверчков томление в июле...

Свободы пир на скатертях травы
далеко сребролюбия Москвы
с вином и хлебом, с медом и друзьями
у ласточек снующих вечерами.

Туман поутру над рекою Белой,
и храп коней в струе речной и чистой.
И вкус воды необыкновенной
из родника в сени елей тенистых.

Люблю я сей надмирный уголок
с избой уральской в вечер мирный, дремный.
Тогда чуть дышит в печке уголек -
сиди во тьме в садочке на скамейке,
и пей лишь чай во тишине укромной
вдали от войн, переворотов, конституций,
вражды мирской.

В моей келейке
убогонькой не повернуться.
Тогда когда в сенях
пропахших медом и дневной жарою
чуть шевелится мотылек в стеклах
и паутинках с сонной мошкарою;
и мух жужжанье дремного крыльца.
И взгляд небесный горнего Отца
из тысяч звезд за луговым оврагом.

И плеск реки, где рыбы под корягой
висят в теченьи полуночных звезд,
и поджидают холод ближних гроз.

Над светлым омутом сидя в траве поутру
в туманах вод таинственных писаний
самой природы, вспоминать преданья
святых отцов добротолюбья - вне
всего земного стать нетрудно мудрым,
глядя на сонный яркий поплавок -
восслышать дней грядущего поток.
… показать весь текст …

Sine luce.

И был туман, и тихонощный
настороженный хаос вод.
Горел фонарь лишь возле почты,
и спал как мертвецы народ.

Один бродил я в этом мире,
и как привычная беда,
назойней, тупо, глухо, шире,
все шире капала вода.

Я сам не ведал, что поэтом
здесь среди смерти я бродил,
полночный страж дневного света
среди безбожия могил.

Никто не вспоминал усопших
и тени плакали в пути
на темных улицах продрогших.
И было не к кому пойти.

Вода темнилась за кустами
как будто умерли в стране.
Темно и мрачно было в храме,
и кто-то плакал там в окне.

Земля летела вон с орбиты,
но спал ее глухой народ.
Оставь дневные ты молитвы,
над миром солнце не взойдет.

И будет впредь - все ночь глухая,
глухие, серые года.
Не говорите мне о рае.
Не просыпайтесь никогда!

Не жги свечу. Она устала
светить нежившим потому,
что всюду черные провалы
во осязаемую Тьму.

Ноты.

Звезда моя печальная
в равнине снеговой
горит, горит хрустальная
о доле моей злой.

В равнине безысходной
отныне и вовек
мне ветр слепой, холодный
несет на окна снег.

И все равно: снежинки
пускай метут стекло -
при светлой керосинке
бывает так светло.

Безсолнечное племя
привыкло тьмы сгущать,
в безсолнечное время
всем время умирать.

Нет песен под звездою,
глухой лишь сход в овраг.
Не верящим в иное -
судьба идти во мрак.

На гвоздь повесь ты лиру,
молчи, скорби теперь.
Не слушай стоны мира,
не выходи за дверь!

Панихида.

Сентябрь стал холоден и тих
и сыр ночами над водою.
Порою звезд негородских
толпилось много влажных роем.

В сенях торжественных елей
казался мир почти невинным,
и красным, желтым для шмелей
сияли важно георгины.

На клумбах сталинских домов,
перемежаясь с ними, рано
горели солнышки голов
необычайного шафрана.

И как-то верилося: нас
на похоронной мира тризне
в последний раз в печальный час
то навестило счастье жизни.

А злые новости конца
не понимали мы как дети,
уйдя в забвенные леса
далеко от всего на свете.

Порою ангел пролетал
в стране глухой, в стране могильной,
горел серебрянный металл
его нездешних молний-крыльев.

Нам не хотелось в города
вновь погибать по эту осень.
Порою капала вода
с елей, рябин и гордых сосен.

У старой бани во саду
уже казалось все пустое,
все, что записано в роду
пропахло гарью как войною.

Знаки

И плеск волны обледенелой
о берег в ветре октябрем,
и шелест листьев помертвелых
в саду и праздном и пустом -
все память сохранит нетленно
в грядущем гулком и чужом.

И небо, тучами повито,
и мрак осенний без звезды,
и жестяное то корыто
со льдом, неполное воды,
и след зверья в лесу открытый
до утра снежного в кусты.

И влажный след автомобиля
в проулке в позднем фонаре,
цветов замерзшее бессилье
при завершенном октябре,
и все дела те, что остыли
для тех, кто умер на заре.

Заборов серые изгибы
и кости умерших домов
в продуты нищетою зимы,
и гуд промерзлых проводов,
деревни дикие, отшибы
до чуждых дальних городов.

Огни чужие самолетов,
и дно промерзлых рек во тьме,
и чужедальные народы -
не зная как и жить в зиме,
и ветер мерзлого болота,
огонь неверный на холме.....

При всех сполохах и знаменьях
все свет, и тьма одно слепым -
природы горькие знаменья
неосяземы живым.

Чаша гнева

Круша железные твердыни
у всем привычных адских сил
в американской Украине
идет архангел Михаил.

Идет - и пыль летит с домов,
и стон, и плач, и плеск, и вой,
главой он выше облаков
над оскверненною землей.

Ломая замки и преграды
и близь, и в тающей дали
у демонического стада
жрецов, богинь всея земли.

Стенают видимые бесы
и в пекле Запада горят,
во всей вселенной поднебесной
отныне вам огонь и ад!

За горизонтом непостижным
в стране полунощной пустой
в броне архангела я вижу
огонь грядущего святой.