Высказывание «Графомания. Статья.»

Снова у меня на столе пухлый конверт. Я привычно догадываюсь: стихи. Стихи, которые любят слать в «Фому». Стихи, которых много. Стихи, которые — не стихи.

И снова мне придется убеждать адресата, что мы самотек не печатаем, что рубрику «Строфы» у нас ведет отдел поэзии журнала «Новый мир», что в этой рубрике у нас публикуются ведущие, признанные российские поэты. А внутри будет грызть червячок. Потому что хоть это и правда, но не вся правда. Но ведь не обижать же человека, не говорить ему прямо: извините, но ваши стихи — графомания.

А почему, собственно, графомания, может спросить он в ответ. И почему я вправе решать, какие стихи графоманские, а какие нет? У меня что, на столе стоит портативный «графоманиметр»? Неужели есть четкий, понятный и всеми признанный способ отделить графоманские стихи от неграфоманских?

Ответить трудно. Потому что нет никакого «графоманиметра» и быть не может. Легко физикам опровергать псевдонаучный бред о «торсионных полях» или историкам — «новую хронологию» Фоменко. Есть четкие критерии, есть внятная методология… Но когда речь заходит о поэзии, все становится крайне зыбким. Графомания — это что? Ошибки в размере? Примитивная рифмовка? Заезженные образы? Да ничего подобного! Все это может быть и в настоящих стихах. А у графоманских все может быть в порядке с поэтической техникой. И тем не менее, стоит только прочитать несколько строф — и понимаешь: чистейшей воды графомания.

Причем ведь графоманские стихи и плохие стихи — это не всегда одно и то же. Плохие стихи могут быть и у хорошего поэта, и графоманское стихотворение может понравиться ценителям поэзии. Всякое бывает.

Я шестнадцатый год веду подростковое литературное объединение. И каждый раз, когда ко мне приходят новые ребята, сочиняющие стихи, говорю им так: «Все стихи делятся на хорошие, плохие и никакие. Хорошие — когда ты испытал некое душевное переживание и сумел выразить в таких словах, что и другие примерно то же почувствовали. Плохие — когда переживание ты испытал, а вот подходящих слов не нашел. И, наконец, никакие стихи — когда ничего ты не испытывал, а просто сумел выехать на технике стихосложения, замаскировать рифмами и метафорами пустоту, дырку в поэзии. Поэтому не бойся плохих стихов, они неизбежны. Бойся никаких стихов, сколь бы красивы они снаружи ни были».

Конечно, схема очень примитивная, ее легко разбить вопросами «а что такое душевное переживание?», «а с чего ты взял, что вот тут переживание было, а тут — не было?», «а что, если от стихов, которые ты считаешь никакими, кто-то в голос рыдает?». Ответить нечего, потому что действительно в поэзии не существует объективных критериев. И мнение большинства в ней тоже мало что значит. Сколько было в истории примеров, когда современники не понимали и не признавали поэта, и лишь спустя многие десятилетия, а то и века потомки понимали, какой же это был мощный талант.

Проблема усугубляется еще и тем, что в наше время вообще все культурное пространство — и в том числе поэзия — потеряло, говоря языком математики, связность. То есть раскололось на какие-то островки, тусовки, кружки… Кого сейчас можно назвать современными поэтами первой величины? Окружение журналов «Арион» и «Воздух» назовет одни имена, те, кто следит за работой премии «Поэт» — другие, а почитатели издательства и клуба ОГИ — третьи. Но и первых, и вторых, и третьих сейчас читают в основном коллеги-поэты, а массовый читатель может вообще не знать этих имен… И вот на таком фоне — когда даже профессионалы не могут между собой договориться, — приходится рассуждать о графомании. Рассуждать, не имея возможности, как полвеком ранее, опереться на незыблемые авторитеты.

И все-таки попытаюсь дать свою версию — что же такое графоманские стихи. Думаю, дело вовсе не в качестве поэтического письма (хотя у графоманов оно чаще всего действительно ниже всякого плинтуса), а во внутренней мотивации пишущего. Графоману очень хочется написать стихи. Его душу греет сам факт, что он говорит не прозой, а поэзией. Им движет не столько глубокое внутреннее переживание, сколько — назовем вещи своими именами! — страсть тщеславия. О чем стихи, каково их качество — эти вопросы волнуют графомана в меньшей степени, чем сам по себе акт творения. Потому, кстати, чаще всего он пишет много — чудовищно много. У профессиональных поэтов почти никогда не бывает такой плодовитости.

О графоманах — православных и не только (+ видео)
Автограф М. Ю. Лермонтова

Но тщеславие действует и дальше, когда стихи уже написаны. Графоман подпадает под обаяние собственного текста и видит в нем то, чего никто, кроме него, увидеть не способен. Графоман предпринимает титанические усилия, чтобы опубликоваться — ему мало написанного ручкой в блокноте, теперь это должно быть издано типографским способом, и чтобы тираж побольше, и рецензии, рецензии! Главный вопрос, который он задает редакторам, — будете ли публиковать, и как только узнаёт, что нет — тут же прерывает общение. Критический разбор стихов ему в лучшем случае неинтересен, в худшем же — вызывает агрессию. Графоман не хочет учиться, он заранее уверен, что пишет на высшем уровне.

А вот гонорар графомана чаще всего не волнует, он готов публиковаться за свой счет — лишь бы опубликоваться!

А почему стихи эти чаще всего плохие — понять несложно. Во-первых, талант вообще явление довольно редкое, а во-вторых, все душевные и интеллектуальные силы графомана уходят не на работу с текстом, а вовне — на раскрутку своей поэтической продукции. Будь вся эта энергия направлена на сами стихи — возможно, что-то бы и получилось.

Очень частый случай графомании — это стихи, которые представляют собой правильно зарифмованные мысли автора. Рассуждения на какие-то высокие темы, нравоучения, воспоминания… Есть очень простой способ понять, что эти стихи по форме — не стихи по существу. Записать их прозой, поменяв порядок слов, разрушив внутренний ритм. Если в их восприятии ничего не изменится, если читатель вынесет из прозаического варианта ровно то же, что и из поэтического — значит, и незачем было облекать это содержимое в стихотворную форму.

И — вернусь к тому, с чего начал! — отдельно стоит поговорить о поэзии православных авторов. Тут, как мне кажется, граница между стихами графоманскими и стихами просто плохими гораздо заметнее. Позволю себе использовать свое определение плохих стихов — то есть стихов, вдохновленных искренним глубоким чувством, но не вылившихся в адекватные слова. Так вот, всерьез верующий человек пусть не всегда, но хотя бы иногда испытывает глубокие религиозные переживания, ощущает присутствие Божие, ощущает свою греховность, ощущает духовную радость в молитве и в церковных таинствах. И вот это чувство ему хочется, не расплескав, воплотить в стихи*. Но чем глубже и выше чувство, тем труднее эта задача, тем меньше годятся для ее решения лобовые средства — то есть церковная лексика, постоянные упоминания свечей, крестов, куполов и так далее.

Потому-то так много бывает плохих православных стихов. Подчеркиваю — не графоманских, а просто плохих. Они мотивированы не тщеславием, а искренним, живым чувством. Увы, не получилось. Для меня как для редактора — даже безотносительно вопросов публикации в «Фоме» — это самый тяжелый случай. Нельзя же обижать людей, прямо высказываясь о качестве присланного. Может, они этими стихами спаслись от греха уныния, может, вытащили себя из поистине адских бездн, а я им — «не стихи это, бездарно это». Тут уже вопрос этический, а не поэтический.

Но, увы, бывает и православная графомания. Стихи, в которых те же самые свечи, кресты и купола маскируют пустоту. Человеку хочется написать что-нибудь «православненькое», и не просто написать — а напечататься! Разумеется, с благороднейшей целью — побороться за дело Православия, обличить всяческую тьму, наставить на истинный путь заблудших, и так далее, и тому подобное. Опыт показывает, что такие люди наиболее нетерпимы к критике, от обороны они легко переходят к нападению и негативное мнение об их православных стихах воспринимают как «наезд» на православную веру как таковую. С такими говорить проще. Хотя еще проще — просто молча игнорировать.

Но что же мне делать с конвертом на столе? Подсказал бы кто более опытный… Но у более опытных — те же проблемы. Остается просто молиться — и об авторах нестихов, и о себе — чтобы не впасть в грех осуждения. Правда, получается — так себе…

* Глубокое исследование современной духовной поэзии см. в статье И. Б. Роднянской «Новое свидетельство. Духовная поэзия. Россия. Конец XX — начало XXI века». «Новый мир», №№3—4, 2011 г. — Ред.

Редактор журнала «Фома»