Моя подружка термокружка, меня согреет, заблестит, теплом и радостью одарит.

Дрянь-игрок

Я узнал шестизначный пароль. и не смей ворчать.
скучный, до жути банальный: любовь. опять.
ты просила серебряный револьвер и тебя обнять.
так подло, в упор? в общем, считай до десяти, и стреляй на пять.

но знай, каждый, кто больше тебя достоин – лежит на дне.
каждый, кто раздевает взглядом – горит в огне.
почти каждый, кто люб тебе, не нравится мне.
а ты приходишь так ненадолго и только во сне.

мой словарь заменяет «жизнь» на «пока не сдох».
нет надо мной уже власти, но есть ещё бог.
из меня, может, славный любовник, но дрянь-игрок.
я усердно пытался забыть тебя, но не смог.

мои чувства – лесной пожар. ежегодный. под ноль.
каждый, кто тебя обожал, пролил свою кровь.
из них каждый мне угрожал, но не дрогнула бровь.

во плоти именной твой кинжал и немного любовь.

пытаясь до тебя докричаться, я вкрай охрип.
у меня лихорадка, аритмия, какой-то грипп,
просто бесстоница или хронический недосып.
каждый, кто был с тобой, сейчас кормит рыб.

так что целься в голову, если будешь стрелять.
моё сердце уже не пробить, а боль не унять.
я пытался тебя долюбить, но сперва поменять.
и в моём диагнозе напишут твоё имя. опять.

На вулкане

На встречу с тобой я не буду красить ресницы,
да и в этих стенах плач никак не положен.
нам, наверное, стоит от многого откреститься.
смотри, мои ножи все разом выпали из ножен.

берега никогда не боялись морской и сумбурной пены,
а саксофон продолжал играть ненавистный джаз.
есть такие слова, что рушат любые стены,
и есть такие, что разрушают нас.

не свернуть бы шеи, разглядывая, что там за плечами,
не сводить к одному итоги совместных ночей,
забывая, что иногда затяжное молчание
красноречивее всяких речей.

сидя на кухне, лепить пельмени, невпопад кричать песни,
вытирать муку с носа и игриво одёргивать бровь.
говорить: «лепи аккуратней! этих уродцев сам будешь есть»...
в этом тоже была любовь.


оспорив все статьи в своём приговоре,
а в нечестном бою разрешив себе "ход конём",
понять, что корабль не тонет, стоя в открытом море,
он тонет, когда море само оказалось в нём.

залезая руками в души, доставая до самых недр,
мы оставляли болючую правду в нашем радушном храме.
но как бы сильно человек человеку не оставался предан,
кажется, мы больше не можем жить на вулкане.

Мой ярчайший роман «Театр мистера Фэйса» имеет множество революционных смыслов. В том числе, Манифест свободы, — как его видел автор в 31 год. Американская почва сюжета (видимо) не случайна, — поскольку именно США – та страна, что рождена в борьбе за свободу.
Каждому из Героев (а оных более 20) мистер Фэйс озвучивает своё видение свободы. По ходу донося свои принципы чести и справедливости. Слишком много крови, но и индекс Зла запредельный. Зло может победить только Зло!
Врагов как таковых у меня – нет. Надеюсь, что не будет. Чем меньше друзей, тем меньше врагов, кстати.
К правде как к явлению — отношусь с иронией. Возможно поэтому моя собственная правда – также иронична.
Судьба мне доказала, что я не только могу, но и умею – лгать. Иногда я – жалкий приспособленец. И лицемер. В своих книгах не лгу, то место, где можно побыть самим собой, поскольку ложь мне всё-таки противна.
Когда меня позвали в военкомат, то признали не годным «в мирное время». В 1993-ем время было мирным, правда, через год полыхнуло в Чечне. Мой призыв туда и поехал, включая и Рыжего. Виталик — вернулся живым, целым и без потёкшей крыши.
Родился я в СССР. Нет, ностальгии по совку нет. И никогда не было. Злости – тоже. Рождение шло трое суток. В возрасте 1-го года меня сглазили, почти умер. Но, у судьбы были свои планы насчёт меня.
…моя жизнь – это увлекательный роман. С прицелом на фильм. Как и в книгах, - у моей жизни нет чистого жанра, а смесь оных: цинизм и лирика, чёрная сатира и комедия абсурда, гротеск и фантасмагория. И россыпь потрясающих ситуаций, которые складываются в занимательные истории.
Проживать прошлое можно только, прокрутив его на мясорубке вместе с розовыми очками.
Солнечная погода поглощает размытые тени, которые исчезают под лучами света — там, где вы наслаждаетесь чудесной природой, вы дорожите каждой секундой данного Богом времени.

Художник

На подрамнике холст мной давно загрунтован умело.
И пока я не знаю картины, что будет на нём.
Напишу-ка, пожалуй, портрет юной женщины в белом.
И начну всё с наброска банальным обычным углём.

Марс коричневый, кобальт, сиена, белила и кадмий.
Проступает лицо, надо охры чуть-чуть подмешать.
Я ещё не решил, с драпировкой пурпурно - парадной,
А в портрете уже проступает живая душа.

Слева фоном надменно чуть-чуть приподнимем головку,
Шарф завяжем на шейке - прозрачный сиреневый газ.
Справа локон под лаком на фоне блеснёт лессировкой.
Точки белым и контур зелёных сияющих глаз.

Рама будет багетом, пусть в общем-то не дорогая.
Задний план лишь намечен, я с ним ничего не решил,
А портрет ничего. Я смотрю, ты почти что живая.

Ну, дыши, наше солнышко. Просто возьми... и дыши.

За окном глубина - там в ночи растворяется вечер.
В свете дальних огней драгоценный сияет берилл.
Я тебя обнимаю за хрупкие узкие плечи.
Я тебя оживил. Удалось, я тебя оживил.

Ночь с собой унесёт ярких звёзд драгоценные камни.
Мы с тобою вдвоём в мастерской ожидаем рассвет,
А в углу в темноте старый мой запылённый подрамник.
Загрунтованный холст, на котором тебя ещё нет.

Если слона сделали из мухи, это дирижабль или приписки современных чиновников.
Рассказать друзьям
Следующая страница →