Алексей Шевчук
10 Октября 2025
Пилигрим
Мелкий дождь оплакивал крыши.
Я, скитальцем бродивши по городу,
Из окна разговор услышал.
Не хорошо подслушивать, но все же,
Что бы развеять собственную грусть,
Остался я, хоть и промок до дрожи,
И слушать стал , вникая в суть.
Два голоса, один гулял по комнате,
Скрипел своими старыми подошвами.
И, видимо, обидой переполненный,
Разил обидчика сквозь темноту:
"Твой разум чем то одурманен,
Так и жаждет в безумие впасть.
Ты в нем блуждаешь, как в тумане,
И над собой теряешь власть.
Сам посуди: есть чудный город,
Годами возростал и креп.
В летах он стар, но духом молод,
Вечноцветущий наш Вертеп.
Но вот один чудак полоумный,
Сжигая попутно все мосты,
Пускает слух, мол город людный
Погибнет, и чудак сей — ты,
Доселе бывший добрым другом
И мне, и прочим горожанам
И ставшый ныне всем в округе,
Вороной белой, окаянной.
Ты постоянно ходишь в пустошь,
Один гуляешь в ней часами.
И что то тихо так, натужно,
В слезах, дрожащими губами,
Жалобно шепчешь, прямо в небо,
Тщетно взираешь в пустоту.
И это смотрится нелепо,
Ты глупо выглядишь, мой друг.
И трудно не заметить ношу,
Что горбит горделивый стан,
Усталость в бренном теле множит,
И мнёт твой глаженный кафтан.
Взгляни — другие ходят прямо,
Ведь плоти не нужна обуза.
Но ты связал себя ремнями,
С невыносимо тяжким грузом.
И грустно тебе должно быть,
Ведь хохочут с тебя, дурачина,
Палцем тычут, и сплетен копоть,
Щедро мажет твою личину.
Неужели тебе не тошно
Быть для других забавой?
И ведь самое смешно то что
Они же по сути правы.
Ты сам выбрал путь позора,
И сам же на нем утвердился,
Предавшись чужой кромоле,
Влюбившись в чужие смыслы.
И, кажется, мне даже известна,
Причина твоих чудачеств.
Почему тебе с нами так тесно,
От чего ты с нами не счастлив.
Всё дело в книге, старой, пыльной,
Не нужной славному Вертепу,
Давно ушедшей, ставшей былью,
Которой ты поверил слепо.
И вытирая пыль с её страниц,
Ты строки начал жадно поедать,
Голодными зрачками из глазниц,
Её посылу становясь под стать.
Я знаю, ты стремишься к новизне,
К перерождению, если угодно,
И ждёшь спасения извне,
Из строк для плоти инородных.
Из слов, чей пагубный посыл,
Не сообразный с веком нашим,
Безумный пыл в тебе родил,
Желание стать новым персонажем.
Поверь я прожил не мало лет,
И всякое видел за эти годы.
И я не верю в твой рассвет,
Ведь мы с тобой одной породы.
Всё исказить, да выкроить заново
Можно, ведь не постоянны вещи.
Но что наверняка и точно знаю я —
Не изменима сущность человечья."
Голос замолк, затем хлопнули двери,
И стук сапог удалился прочь.
Тишина вновь заполнила стены,
А за окном наступала ночь.
Я уже было собрался исчезнуть,
Ведь спор из окна себя изчерпал,
Но тут я услышал, как что то шепчет
Голос второй, что доселе молчал.
Кому он шептал, самому ли себе?
Или в комнате тихой был кто-то ещё?
Шёпот, подобный грустной мольбе,
В пустоту заструился ручьем:
"Буд-то Иона, громче и громче
Я пытался вас убеждать.
Но, увы, Вертеп слушать не хочет,
В ответ смеётся, опять и опять.
Обиды, злобы, гнева пыл,
Разжигая в себе старательно,
Его жители, для коих я другом был,
Ныне видят во мне предателя.
Но могу ли я их за это судить,
В праве ли затаить обиду?
Давно ли перестал таким же быть?
Или менялся только с виду?
Ведь я сам, ещё намедни,
Любил Вертеп, как и прочие,
Любовь сия на была безответна,
Узы ее были прочными.
Да и как не любить Вертеп?
Ведь закон его прост и понятен:
Потворствуй плоти в суете,
И станешь расцветать в усладе.
И счастье будет и радость тоже,
И горя не будешь знать,
Но Ты, всеведающий Боже,
Пришёл в мою жизнь как тать...
Скитаясь путником безликим,
Я обнаружил руины храма.
В храме том была книга,
Лежала средь пыли и хлама.
Я, как священник Хилкия,
Рассудив, что книге не гоже
Пылится среди запустения,
Забрав её, путь продолжил.
И тем же вечером, в тиши,
Хрупких страниц строками,
Ты коснулся моей души,
Поведав мне очень многое.
Моё скудное понимание
Жизни, мира, зла и добра,
Ты низвергнул до основания
И заставил меня трепетать.
Я узнал, что живу в Содоме,
Что имя ему — Разрушение.
Что к суете и похоти влеком я,
По причине грехопадения.
Что суета и плоть, суть идолы,
Душа — жертва, а мир — капище,
И дух мой, грехом воспитанный,
Не уснёт с телом на кладбище.
Упадёт куда ниже могилы,
Человек, живущий пороками.
Твои строки меня осудили,
Я заплакал слезами горькими.
И тотчас, тяжким бременем,
Вины непрощенной ношу,
Ты вогрузил на плечи мне,
И отныне она меня гложит.
Слабый, телом согбенный,
Я стал мрачен и нелюдим,
Из Содома бежать, непременно,
Я хотел, но не знал пути.
И Ты, как Петру утопающему,
Мне, надломленной трости,
Любя, протянул руку помощи,
В виде случайного гостя.
В одиночестве, неприкаянно,
Я молился, один в поле,
Он пришёл, как бы нечаянно,
И мне Твоё слово молвил:
"Путник, от чего ты ввысь,
Слёзно молясь, взираешь?
Я понимаю, ты хочешь спастись,
Но как это сделать не знаешь.
Видишь ли ты, там далеко,
Свет, глаза слепящий?
Он то и станет тебе маяком,
Поведёт через горы и чащи.
Идя к нему, средь скал и камней,
Ты увидишь, не сомневайся,
Одинокий крест на высоком холме.
Склонись перед ним, и покайся.
И ноша, что тянет тебя в могилу,
Вина, гнетущая тело и душу,
Тяжесть, которая не под силу,
Вмиг отпадет, изнутри и снаружи.
Ты ощутишь, расправив плечи,
Как вдыхает свободу грудь.
И яркому свету на встречу,
Продолжишь тяжелый путь.
Этим путем ты достигнешь
Я бы слушал его ещё и ещё,
Но был вечер и тучи сгущались.
Мы помолились, и он ушёл
К другим, что ещё колебались.
Но даже теперь, зная дорогу,
Я все ещё до дрожи боюсь.
Страхи, буд-то сковали мне ноги,
Прошу, помоги мне, Иисус...
Ведь сказано о Тебе в Писании,
Что молясь в саду Гевсиманском,
Чаши, полной страдания,
Ты тоже весьма боялся.
Ты же мог отказаться от неё,
И избежал бы тяжких мучений,
И не пронзило бы грудь копьё,
Не было бы и венца из терний.
Но, только вот, Отцовской воле,
По праву Иудейский Лев,
Как Агнец кроткий стал покорен,
Страх в себе одолев.
И Ты достиг священной цели,
Взяв на себя наказание наше.
Так что же я боюсь? Неужели,
Отрину цель, пути испугавшись?
Нет, не бывать тому, не отрину.
Я должен, я обязан рискнуть.
Я покажу Содому спину,
И стану на тяжкий путь.
Содома вопит, ты прощен!
И все усилия напрасны!
Но я пойду Твоим путем,
В далёкий край,
но край прекрасный.
И пусть болят усталые стопы,
Но отныне Ты мне отрада.
Я Пилигримом стану, что бы
Достичь Небесного Града!"
Шёпот затих, и болтливая комната,
В тишине будто бы опустела.
Ночь наступила и стало холодно,
Дрожь пробежалась по телу.
Полно мне, непрошеным гостем,
Стоять под чужим окном.
Я дальше побрел, пока звезды
Загорались в небе ночном,
Тем временем дождь вылился,
Слезы кончились, ну и пусть.
Уходя я понять силился,
Что же это за дивный путь?
Статусы на связанные темы:
