Стихи Геры Шторм

Обувь

На берегу, евреям снять ботинки!
- Обутым неприлично умирать?
Спросил ребенок мать, а та слезинки
старалась незаметно вытирать.

- Ты не волнуйся мам, я не голодный.
Вчера, кусочек хлебушка я съел.
Мы там замерзнем мам? Дунай холодный?
Я плавать научиться не успел...

Мам, ты скажи, а умирать не больно?
Я просто упаду и утону?
Или умру от пули и спокойно
и плавно я потом на дно пойду?

Ты за руку возьми меня покрепче,
чтоб мы не потерялись под водой.
Вдвоём с тобой спастись нам будет легче!
Мы спрячемся за сильною волной.

На берегу Дуная всем снять обувь!
- Все говорят, кончается война...
Ты видишь мама, в небе белый голубь?
А там, смотри, идет наша волна...

Примечание:
Памятник евреям, расстрелянным на берегу Дуная в Будапеште. Их заставляли снимать обувь перед расстрелом. Для экономии. А чтобы экономить пули, людей связывали между собой и стреляли только в одного, других же убивала вода...

Рядышком

Можно я тихонечко рядышком
посижу с тобою у краешка,
обниму тебя легким крылышком
и не дам тебе соскользнуть.

Не гони меня – я не выдержу!
Я, возможно, даже не выживу.
Не возможно – точно не выживу!
Как же я пройду этот путь
без тебя? Мне Богом доверено,
рядом быть, весь путь, что отмерян мне.
Так шагай смелее, уверенней.
Я дана тебе навсегда!

И сейчас, тихонько рядышком
посижу с тобою на краешке.
И прижму к себе сильным крылышком,
чтобы не случилась беда.

Жёлтые звезды

Серые люди на серых одеждах
жёлтые звёзды смиренно несут.
Всякий, кто там, тщетно греет надежду
то, что закончится этот абсурд.

С каждой минутой, и вздохом, и шагом,
будто ступая во сне в пустоту,
жизнь исчезает за рваным оврагом,
сзади идущим оставив мечту
в помощь, чтоб выжить. А больше не надо.
Мать прижимает к себе малыша.

Их вереницей, как скот, сбили в стадо
и в Бабий Яр гонят – перемешать.

Стонет брусчатка утробно, тревожно.
Люди от дикого страха молчат.
Шанс уцелеть до смешного ничтожен.
Внешность на всех наложила печать.

Падают старцы, сознанье теряя,
их добивают ногами при всех.
Падает небо – так ближе до рая.
Все перемешано, крики и смех.

Смех тех людей, что назвать даже страшно.
Мироточит вся брусчатка, и лишь
мама толкает ребёнка отважно
в лес. Пусть спасётся хотя бы малыш.

Немцы — не немцы. Да это соседи,
те, что сидели за общим столом!
И самовар натирали из меди
и отвечали на "здравствуй" — "шалом".

Страшно. Соседи, теперь полицаи,
ловят ребёнка, соседа — врага.
Сбитую с ног мать собаки терзают.
Эхо несёт: Не смотри, убегай...

Нелюди. Люди ли гонят мальчонку.
Хохот навис над вселенской бедой.
Камень за камнем кидают вдогонку.
Падает маленький навзничь звездой.

Стёрты с земли люди в серых одеждах.
Время развеяло все имена.
Только дороги там помнят, как прежде,
путь их последний, от сна и до сна.

Ты потерпи.

Опять сегодня я немножко умерла…
Я попрошу у вас прощение за это.
В какой момент, я и сама не поняла…
Когда душа моя, ушла к вам, не одетой…

Я даже крикнуть не успела ей во след:
Оденься милая скорей! Там жуткий холод!
Ведь знаешь ты, тебе уже не восемь лет,
Там лицемерие живет, и сильный голод!

Она не слушала меня и шла туда.
На помощь к вам, в который раз, к вам на подмогу.
А вы хватали и тянули кто куда!
И разрывали мою душу, понемногу.

Она терпела все, не жаловалась, нет…
Она спасала, помогала, окрыляла.
Она не ждала благодарности в ответ.
Она страдала с вами, тихо умирала…

Она терпела это из последних сил.
А вы опять её на клочья, не жалея!
Любой голодный, хоть кусок, да откусил…
От эгоизма своего и зла пьянея…

Я подобрала душу, бедную мою.
Уже не нужной, как всегда… Опять на свалке…
Без чувств совсем, вблизи обрыва, на краю…
И вороньё над ней кружилось всё… И галки…

На руки бережно, тихонечко взяла.
К себе прижала, чтоб согреть её немного.
Опять, домой её, родную понесла.
Помочь скорей… А, не кончалась всё дорога…

Возьму иглу как сталь, и шелковую нить.
И снова долго, без наркоза зашивая.
На раны дуть ей, молчаливо говорить:
Ты потерпи душа… Ведь ты уже большая…

Тишина

Закрой глаза, послушай тишину.
Услышь, как наполняется звучанием
всё то, что скрыто всуе, за молчанием
и как земля готовится ко сну.
Звучит она по-своему в свой час.
И ритм её зависит от погоды.
Меняется от времени и года
и время суток.
Например, сейчас
она шуршит пожухшею листвой.
Деревьям, что-то ветер шепчет нежно.
И раздувает он листву небрежно,
по паркам, скверам и по мостовой.
Лишь шум машин, разрезав этот звук,
прервет на миг вальсирующий вечер.
И каблучки, спешащие навстречу,
внесут свой джаз случайных ноток, вдруг.
Зимой, морозом пахнет тишина.
Метелью, вьюгой, падающим снегом.
Сугробов хрустом, даже лыжным бегом.
И приглушённым детством, из окна.
А летом и весной палитра гамм…
Сейчас, осенний вечер.
Смолкли птицы.
Но тишина не сузила границы.
Закрой глаза.
Ты всё услышишь сам.

Голод

В разгаре было золотое лето.
В душе жила нарядная весна.
Звонок последний, танцы до рассвета...
И резко так, по радио - война...

Луч солнечный на мамином портрете,
любимые черты лица закрыл...
А во дворе смеясь, шумели дети,
Не отрываясь от своей игры.

Надула занавеска белый парус,
бросая тень на стены, потолок.
Казалось, что температурный градус
тепла расплавит ужас между строк...

Сатиновое платье с кружевами,
осталось в моей памяти пятном
цветным. И день рождение у мамы
должно быть завтра, мы же с ней в кино
пойти хотели, и напечь ватрушек.
Вся жизнь вдруг поделилась пополам.
Чирикали синицы у кормушки
и я сметая крохи со стола,
пошла во двор нарядный и зелёный,
чтоб их насыпать птахам и они
слетелись все с больших кудрявых клёнов.
Я наблюдая спряталась в тени.

За ужином отец сказал, что нужно
на фронт идти. Пуская под откос
тот вечер. Помню как нам было душно
от горьких наши и прощальных слёз.

Размыт был мир, квартира, наши лица.

Был недоеден ужин, горек чай...
Тогда не знала я, что будет сниться
мне этот ужин всю войну. Вставай!
Иди ищи, моя кричала память,
той булки не надкусанной - сухарь!
И я искала ужин наш часами,
по мусоркам, безумно как дикарь.

В прострелянных, пустых помойных баках,
в которых даже фантик не найти!
Что толку было в этих железяках...
Спасал людей, наверное - инстинкт.

От голода с ума сходили люди,
переродившись в бешеных зверей.
Сейчас, со стороны все стали судьи,
Ведь заповедь гласит же - не убей!

Но убивали, за кусочек хлеба...
За карточку последнюю в семье.
Не помня заповеди. Город склепом
наш становился, в нем гуляла смерть.

Я помню, все добро несли на рынок.
Меняли на еду - на миф скорей..
Мешок из под муки, из - за пылинок,
на трупик мыши или костный клей.

Животные исчезли из округи.
У трупов вырезали части ног!
Все видели еду уже друг в друге.
В том, кто упал и больше встать не смог...

Я помню, запах мяса из окошка...
С ногтями человеческими суп...
Соседи говорили, в супе кошка,
а за окном, валялся детский труп...

Без ног и без руки... Такой обрубок...
Мол, миной разорвало малыша...
Но, не было от взрыва рядом лунок.
И люди там ходили, не спеша...
Их взгляды ничего не выражали.
Ни страх, ни жалость... Каждый кто был там
боясь упасть на ледяном кружале,
шёл мимо за таким же по пятам.

Боясь замёрзнуть заживо в сугробах
зимой на скользкой узкой мостовой...
На ледяных разрушенных дорогах
когда ходили к речке за водой...

Я помню как склады с едой горели.
Катились слёзы по худым щекам
у тех людей, что землю, пепел ели...
Рассовывали землю по мешкам,
стаканами на рынке продавали.
В складах был сахар, там была еда..
Да разве кто-то думал о морали…
Ни совести, ни чести, ни стыда...

Какой был лютый холод, страшный голод!
Как выжил наш блокадный Ленинград
закованный во льдах, войной расколот,
дыханием источая трупный смрад,
не понимаю...
Позже нас спасала
дорога жизни. По кровавым льдам
любимой нашей Ладоги устало
машины шли, замёрзшая вода
держала на себе людские судьбы,
неся нам жизнь - еду. Детей сирот
везла от смерти. В ожиданье чуда
мы вслед смотрели. Только вот исход
всегда был разный. Рвали льды снаряды
и шли машины с детками на дно..
Ну как же мы безумно были рады
за тех кому пробраться суждено.

Я помню май. По радио - Победа!
Не верила тогда своим ушам...
Мне раненый солдат дал ломоть хлеба.
Я побежала к маме, пополам
хотела разделить, но не успела...
Она к весне была совсем больной.
Не дождалась. Лежала белой- белой,
как Ладога той страшною зимой...

Я маме хлеб в могилку положила,
Когда кричали радостно: - Ура!
Победа!
Я, от горя выла.
А позже были сёстры, доктора...
Я заболела после смерти мамы.
В больнице пролежала пол весны.
Записывали пульс и килограммы
- ах, 32 кг. вы так больны,
всё время говорил безногий доктор.
Назначил ложку жира мне в обед.
Мне было так тепло от той заботы,
от строгих слов, питательных диет.
Которые он сам нам всем придумал
записывая каждые сто грамм
прибавки веса. Иногда угрюмо
сидел закрыв глаза, по вечерам.

Я думала вернётся папа с фронта...
Ждала его я десять долгих лет.
Потом узнала, что отцова рота
была разбита немцем на заре,
под Богом позабытой деревушкой
в которой меньше дюжины домой.
Там жили только несколько старушек.
Погибли в сорок третьем, все, весной...

Вот так, одна из всей семьи осталась.
А замуж вышла только в двадцать пять.
Боялась привыкать, любить. Так жалок
был страх мой - всё родное потерять.

И хлеб для нас святыня! Было важно
мне всем в семье моей до одного
рассказывать как голод лют и страшен!
Что нет дороже хлеба ничего!

Плевать

Ей плевать на все ваши законы
И на то, кто сейчас президент.
Как и вам на её боль и стоны.
Жаль, что жизнь для вас не аргумент.

Ей плевать на инфляцию, цены,
Она просто закрыла глаза.
И ей вводят глюкозу по венам.
У кроватки висят образа.

Ей плевать на обвалы валюты.
Не понять, что такое кредит.
Не нужные ей коньки и батуты,
Эта девочка хочет – ходить.

Ей семь лет. Может, скажете мало?
Но она эти семь лет лежит.
Вам бы с ней посидеть не мешало,
Но, зачем вам проблемы чужих?

Стадионы вы строите, парки.
Покупаете яхты, дома.
А она, новый год ждёт, подарки.
Ей сказали, что скоро зима.

Вам плевать, ведь таких – миллионы!
Нет желания, денег, врачей...
Мама плачет её у иконы.
С мамой плачут остатки свечей.

Ей пару лет осталось до заката

…Ей пару лет осталось до заката…
Трясутся руки, ноги словно вата.
Малюсенькая, прямо как котенок,
а смотрит, словно брошенный ребенок.

Её уже давно никто не спросит,
как в этот раз она встречает осень.
Она сидит у дома на скамейке,
а кошка Мурка греет ей коленки.
Мурлыча ей о чем-то очень важном
А кто-же ей ещё чего расскажет…
А позже побредут дорогой длинной
они за молоком до магазина.

Поднимутся к прилавку по ступенькам,
она достанет все свои копейки,
попросит молоко. Нальёт в тарелку,
накрошит мякиш хлеба мелко-мелко.

Нет больше рядом никого на свете,
по новым гнёздам разлетелись дети.
И не зовут они и к ней не едут.
Лишь иногда стучатся в дверь соседи,
когда её на улице не видно.
За беспокойство перед ними стыдно…

Ей пару лет осталось до заката.
Она «обуза», верит виновато...
Но детям в тягость быть она не может,
ведь нет на свете никого дороже.

У них свои дела, у них работа.
И чем-то важным занята суббота.
У внуков школа. Каждый там устроен.
А летом отдыхать уедут к морю.

Она скучает очень и боится,
что не увидит (вдруг) родные лица...
…И рядом с нею только её кошка,
ворует одиночество немножко...

Свои мысли держи при себе, а язык за зубами

Свои мысли держи при себе, а язык за зубами.
Опусти в пол глаза и ускорь по возможности шаг.
Да пребудет с тобою инстинкт, он придуман не нами.
И не жми руку всем! Вдруг, владелец руки это враг.

Никому ничего не рассказывай, лучше послушай.
Улыбайся в ответ на улыбку, да и не в ответ.
Но, держись на плаву, когда будешь стоять в грязной луже.
Ведь в грязи утонуть даже легче, тебе мой совет.

Слушай КТО говорит про других - это может быть важным.
Что и как говорит, в каком тоне — вот главный вопрос.
Знаешь, он про тебя то же самое скажет однажды.
Это сплетни, дружок, а на сплетни всегда будет спрос.

Свои мысли держи при себе, а язык за зубами!
Сторонись тех, кто видит плохое во всех и вокруг.
Ты суди по поступкам, а мусор оставь за словами.
Даже в страшном враге, может спрятан за сплетнями - друг.

(Если хочешь узнать человека не слушай, что о нём говорят другие, лучше послушай, что он говорит о других.)

Горошина

Он казался себе горошиной
в этом жутком, огромном мире.
Он бежал по траве не скошенной,
бесконечность дыханьем меря.

Он не думал, что всё закончится
для него, оборвётся резко.
Он бежал и от боли корчился.
Не скрываясь, по-детски, дерзко.

Нарастал за спиной звук бешеный,
ледяная трель автоматов.
Он был мамой вчера изнеженный,
а сегодня - дичь халифата.

Неизбежность - волною сильною
обожгла его спину грубо.
Лишь глаза васильково - синие
распахнулись и впились в небо.

Что он чувствовал в то мгновение?
Металлический привкус крови…
И с земли — в небеса падение,
что с лазури ушли в багровый.

P.S. Цвет глаз у арабов может быть самым разным от яркого небесно-голубого до черного. Однако наиболее распространены темно-карие и смешанные зеленоватые глаза.

Мой ангел

Мой ангел рядом. Чувствую его.
Он никогда меня не покидает.
А улетая, все же наблюдает.
И о себе всегда напоминает.
Сейчас его я чувствую тепло.

Мой ангел, разбирается в грехах...
Дожди его и грозы не пугают.
Он обо мне наверно много знает...
Но никогда меня не упрекает.
Он белым мелом мне рисует знак.

Мой ангел, гонит все плохое прочь.
Сопровождает днями и ночами.
Когда болею, он сидит часами.
И странными, старинными словами,
Молиться может за меня всю ночь.

Мой ангел рядом. Это навсегда.
Он говорит куда идти не надо.
Поит врагов моих, смертельным ядом.
Не любит, когда я ругаюсь матом.
У нас с ним на двоих одна мечта.

Мой ангел рядом. Сразу он поймет.
Когда придет пора мне... Умирая,
Он будет руку гладить, согревая.
И душу мою грешную спасая,
Он муки мои на себя возьмет.

Колокола

Я вычеркну из жизни вас
и вырву все листы,
где нет мне главных, важных фраз.
Я жгу уже мосты!

Ничто не связывает нас.
И нет руки в руке...
И нет привязанности глаз.
И света в маяке.

Вам не доставит это боль.
Все сами по себе...
Ведь каждый здесь играет роль
свою, в чужой судьбе.

Я не нужна вам, а вы мне.
Взаимность наш конек.
Я далека от вас. Я вне!
Зачем мне люди впрок?

Нужны мне люди для тепла
души моей больной!
Чтоб бить в её колокола
и говорить ей — пой!

Моё имя

Моё имя — мой талисман.
Это то, что со мной всегда.
У меня с детства с ним роман.
Я несу его сквозь года.

Моё имя — мой оберег.
При рожденье мама дала.
Есть еще, то, что дал мне Бог.
При крещенье его взяла.

Моё имя — моя печать.
Это то, что всегда со мной.
У меня его не отнять.
Я его заберу с собой.

И коверкать его не смей!
Не тобой оно мне дано.
Ты своё сохранить сумей.
У тебя то оно одно...

Старый дом

Бревенчатый старый дом
От времени покосился.
Давно не бывал я в нем...
А в детстве, сюда просился...

Все брёвна изъел жучок.
Рассохлись дверные доски.
Уже не поёт сверчок,
За печкою, так, по свойски...

И всё поросло травой.
Лопух, череда, осока...
Наверное домовой
Остался один здесь только.

Ему не хватает сил
Всё бросить, оставить тоже.
И аист гнездо здесь свил.
Он здесь, без него не сможет...

Забор перекошен так,
Что трудно найти калитку.
На палке сидит башмак
И скалит свою улыбку.

Иду прямо напролом.
Крапива кусая жалит.
Вернулся я, видишь, дом?!
Дорога за мной уж тает.

В те времена

В те времена, в те далекие, старые, лучшие,
когда нас не называли по имени-отчеству,
не называли на «Вы», лишь на «ты», вот так попросту,
мы и не знали, что в мире живёт равнодушие.

В те времена, мы катались на горке, да с санками.
И зарываясь в сугробы, мы строили крепости,
чтобы сразиться с врагами!
Хватало же смелости,
чтобы снежками бросаться. Мы были вояками!

В те времена, были мы казаки и разбойники.
Запросто каждый из нас забирался на дерево.
Думали, нет ничего лучше крайнего севера
и родины были своей мы большие поклонники!

В те времена, когда мы носились по улицам,
в кровь разбивая коленки, закрыв их ладошками,
чтоб не загнали домой, обходными дорожками
мы забирались на крыши сараев, прищурившись,
сверху пуляли из трубок зелёные ягоды
дикой рябины по нашим, конечно, противникам.
Переживали, увидев в команде их, нытика.
Вдруг он окажется страшным предателем-ябедой.

В те времена, мы совсем не следили за временем,
знали, что нас позовут обязательно к ужину.
Крики из окон: -«домой!», брали в плен без оружия,
запах картошечки жаренной делал рассеянней.


В те времена деньгами служили нам листики.
За них из песка продавали девчонки куличики,
а мы их катали на вело-такси, но по счётчику.
…Все были здоровы, в те времена, по статистике.

Ещё, мы повально все, дикими были индейцами,
окрас боевой рисовали на лицах черникою.
Ложились на мох, наблюдая за белыми бликами
холодного солнца, скользящего следом за рельсами.

Мечтали о странствия дальних и верили – сбудутся.
А там, дикий запад, добыча чистейшего золота.
Не то, что у нас, что фольгой «Кара-Кума» обвёрнуто!
То камешки просто, они подойдут лишь для улицы.

Мы позже узнаем, мечты непременно сбываются
и каждый отправится в путь, изменив направление,
что в детстве намечено было всеобщем влечением.
Тогда мы не знали, что нам будет это без разницы.

Мы думали, что все дороги сюда возвращаются...
И можно всегда будет ранки лечить подорожником.
Как в те времена, где росли мы быстрее под дождиком.
Но, мы ошибались, вернуться-то не получается.

Кораблик

В ярких, бензиновых, радужных лужах
плавало небо ванильного цвета.
Там же купалось зелёное лето,
в платьице лёгком из облачных кружев.

Месяц и год был ни ясен, ни точен.
Слишком спокойно на улице было.
Будто бы время безмолвно застыло,
счастье своё отыскав между строчек.

Кто-то кораблик пустил прямо в лужу.
Может мальчишки, а может прохожий,
тот, что совсем на других не похожий.
Помнишь, он детям лепил горки в стужу?

Тот, что гулял в разноцветной панаме,
то ли в цветочек, а то ли в горошек.
И угощал молоком разных кошек.
Рядом живёт он, мне кажется, с нами.

Он собирал на заброшенной крыше
всех из округи – пернатых, крылатых.
Вспомни, рубашки его все в заплатах,
он в них сажал во дворе нашем вишни.

...В лужах бензиновых розово-чайных,
плавал кораблик из старой газеты.
Ласково небом ванильным согретый,
в теплых улыбках купаясь, случайных.

Кто обидел тебя, любимая

Кто обидел тебя, любимая, тот лишился защиты неба!
Твои слёзы, изранив сердце мне, вместе с кровью залили душу.
Мне бы только собрать в ладони их, окуная в них ломоть хлеба,
и жевать эту месть по крошечкам, чтоб вобрать в себя твою ношу!

Кто обидел тебя, любимая, те забыли заветы предков!
Божьи заповеди нарушили! Осквернили, что мне так свято!
Запустив бумерангом ненависть, да ещё в небеса, так метко,
позабыли о возвращении и какая за это плата!

Отольются им слёзы горькие, что впитала я ломтем хлеба.
Я запомню в лицо врагов твоих, ведь они и моими стали!
Всё вернётся им трижды, сторицей! И с овчинку им будет небо!
Отвернутся от них их ангелы, ведь они в их глазах упали!

Близко к сердцу.

Не принимайте близко к сердцу
Чужие грубые слова.
Закройте в сердце своё дверцу!
Пусть выбьют вам её сперва!

Не слушайте, пускай судачат!
Про вас пусть плохо говорят.
Пускай плохое вам пророчат…
Они ж не знают, что творят…

А как? Закрыть руками уши?
И темные очки надеть?
Как отключиться и не слушать,
Потом в подушку не реветь?

Наверно, кто-то так и может…
А может, вид не подаёт,
Что раны сердце не тревожат…
А боль, когда-нибудь пройдет…

На сердце продаётся каска?
А где купить и как достать?
Не принимайте к сердцу близко…
Всегда же проще так сказать…

Пожалуйста, тише. Не нужно шуметь.
Мне важно не слушать, а слышать.
Не всем дано слух идеальный иметь.
Меня ваши крики так душат.

Пожалуйста, тише. Не нужно кричать.
Шуметь и галдеть постоянно.
Могу попросить вас, чуть-чуть помолчать?
Молчание, так актуально.

Давайте послушаем все тишину.
Послушаем чей нибудь голос.
Так сложно понять всю его глубину,
Когда вокруг бешеный хаос.

Пожалуйста, тише. Не нужно мелькать
Мне перед глазами так часто.
Зачем вы стараетесь мне помешать
Увидеть как вы все прекрасны?

Не нужно рябить. Я хочу видеть вас.
Не просто смотреть, а вас видеть.
Не нужно мозолить всё время мне глаз.
Я рябь стала так ненавидеть…

Не тратьте моё, я вас очень прошу,
Такое бесценное время.
Я жизнью своей наслаждаюсь, дышу.
А вы, словно дикое племя…

Одна она — жизнь. Не хотите понять?
Другой у вас жизни не будет.
Попробуйте жить ей, а не убивать.
Кто прав? Пусть она и рассудит.

Окаменело сердце

Окаменело сердце, замолчало…
Не хочет на вопросы отвечать.
От боли, лжи, обмана камнем стало.
И стало потихоньку умирать…

Его как будто долго убивали.
Почти, что каждый день и каждый час.
Его кололи, били, обжигали.
И в сердце огонек тепла погас…

Оно жило мечтами и надеждой,
Так радостно летая в облаках.
Гроза по облакам прошла небрежно.
Упало сердце с облака в слезах…

Оно жило надеждой, что вы дали!
Жило надеждой! Верило, ждало!
Сначала дали, а потом отняли.
Отняли веру, прихватив тепло…

Однажды сердце слышать перестало…
Защитная реакция на ложь.
Оно боролось, а потом устало.
Как будто бы в него вонзили нож.

Однажды сердце перестало видеть
Надежду, веру, облака, мечты…
Ведь легче ослепить его, обидеть.
Затем, поставить на мечтах кресты!

Окаменело сердце, замолчало…
Не хочет на вопросы отвечать.
Его бы пожалеть, согреть сначала…
Но все проходят мимо, всем плевать…

Мальчишки

Мальчишки, милые мальчишки.
Растите мудрыми, отважными.
Вы добрые читайте книжки.
Пусть ваши цели станут важными!

Мальчишки, милые мальчишки.
Растите сильными и смелыми!
И пусть протерты все штанишки...
И пусть поделки неумелые...

Мальчишки, милые мальчишки.
Вставайте на защиту слабого!
Возьмите за руку братишку
И помогите деду старому.

Добро в себе вы берегите!
Пусть все поступки будут честными.
Счастливыми всегда растите!
Пусть ваши мысли будут светлыми.

Мечты в шкатулке сохраняйте.
Мечтайте! Пусть желанья сбудутся!
И зайцев солнечных гоняйте.
Пусть ваше детство не забудется!

Когда вы станете большие,
Мальчишки милые любимые.
Вы зная истины простые,
Богами будете хранимые!

Пусть вас хранят, оберегают!
Путь освещают ярко звездами!
И пусть вас щедро награждают,
Когда вы станете все взрослые.

МУЖЧИНА - это как награда!
Не каждому дается ЗВАНИЕ.
И заслужить его вам надо.
И пусть растет это желание!

В нем честь, отвага и надежность.
В нем сила, мудрое решение.
Любовь детей и женщин нежность.
Всего живого уважение!

И это безусловно важно!
Мальчишки милые, хорошие.
Вас ПАПА назовут однажды,
Мальчишки - так на вас похожие!...

Птахи

Мой милый дядя, добрый и простой,
сегодня девять дней, как он не с нами...
А он как в детстве, в поле и босой,
мне видится холодными ночами.
Такой родной, с распахнутой душой,
среди колосьев, в клетчатой рубахе.
Я ниже трав, а он такой большой,
мне говорит:
- смотри, там в гнёздах птахи.
И раздвигает тёмную траву.
- Вон, видишь?! Только бегай осторожно.
И я свою сестру к себе зову,
восторг такой в себе сдержать мне сложно!
Мы с ней бежим по полю босиком,
и птахи разлетаются, щебечут.
А дядя ждёт нас с хлебом, молоком.
И ветер с силой к нам летит навстречу.

Уж сколько лет не виделись, а тут,
у дяди рак, он болен, ехать нужно.
Из детства птахи вновь меня зовут,
и для меня, как в детстве это важно!
Вокзалы, пересадки, поезда.
Дороги в хлам, ухабы, переправы...
И тот же воздух, запах как тогда...
Лишь снег укрыл мои большие травы.

Он рад! Он счастлив! Светятся глаза.
Он держится. Он сильный. Надо ж встретить...
А на щеке, случайная слеза.
То ветер! Так бывает. Просто ветер...
Он баню топит каждый день для нас.
Он радуется, что мы снова вместе.
Стесняется, закрыть не может глаз,
инсульт ведь был, давление под двести.
Он терпит боль, чтоб нам не показать.
Мы смотрим фотографии и даты,
и я стараюсь точно записать
его диагноз с точки невозврата.
Чтобы помочь, хоть чем нибудь помочь!
Чтобы спасти! Чтоб он остался с нами.
Чтобы прогнать его болезни прочь,
с уколами, больницами, врачами...
Он держится...
А птицы за окном
щебечут и зовут его к кормушке.
И он идёт к ним неспеша с мешком,
в нём сухари, зерно и хлеба крошки.

А дальше в путь. Пора...
- Ты здесь держись!
Мы летом, за морошкой, непременно!
Ты жди!
-Я буду ждать!
...Зачем же жизнь, ворует самых близких, так мгновенно...

Эй, малыш!

...Опустело гнездо до срока.
Обезумевши, непрерывно
птицей мечется мать у окон,
глядя в бездну ночи глубокой,
лихорадочно ищет сына...


Эй, малыш! Никогда, ты слышишь,
не проси у неё свободы!
Не отпустит, скорей с крыши
камнем вниз упадёт и в своды
голубые умчится птицей –
наблюдать за тобою сверху:
не тебя вернуть – возвратиться
в нужный час.
Ведь тебе не к спеху
с ней проститься, не попрощавшись?
Ну зачем ты торопишь время?
Посмотри, сколько их – упавших,
по расписанной мною схеме!
...Ты ещё слишком мал и жалок,
чтоб тебя отпустить на волю...

В колыбели тебя качала
неустанно. Сейчас мозоли
всё не сходят с её ладоней,
чтобы был ты одет, накормлен.
Поздно вечером на балконе,
будет сдерживать горечь в горле.
Лишь солёные реки – слёзы
по щекам её впалым, бледным
станут литься, как ливни в осень.
Раздуваться больные вены
на усталых руках. И сердце
чуть поколет, ну так бывает.
Ей бы рядом с тобою греться.
...Изо льда забиваешь сваи.

Чтоб построить свой новый город?
Эй, малыш, подожди, опомнись!
Слышишь, мама устанет скоро
проживать эту злую повесть.
Потерпи, и она отпустит
чуть попозже. Ей хватит силы!
А сейчас пальцы рук до хруста
будут нервно сжимать перила
на балконе, часами стоя,
бесконечно искать глазами
будет мать потерявших стаю.

Эй, малыш! Возвращайся к маме.

Помни

Кем дана тебе жизнь — помни!
Как святыню носи имя.
И не смей забывать корни!
Ведь от них и твоё семя.

Даже если один в поле
и судьбою небес брошен,
ты в кулак собери волю,
раз косой острой не скошен.

И пускай корни сам, глубже!
Пробивайся сквозь грунт, камни!
Ты рожден - значит, ты нужен.
Помни это, всегда помни!

Разрастайся, что есть силы!
И собой очищай воздух.
Не забудь, чтоб плоды были,
к свету нужен тебе доступ.

Окружая себя тенью,
будешь сам видеть мрак всюду.
Сам в себе будь во всем - гранью.
Не вбирай лишнюю воду!

Подставляй к солнцу ты листья.
И дари красоту миру!
Чтоб найти в нём своё счастье,
ты в себя не теряй веру!

Научитесь читать между строк

Научитесь читать между строк.
Всем от этого жить станет легче.
Тяжесть дня ваша, нам же на плечи
не падет, не зайдет за порог.

Научитесь читать между строк.
Может жизнь сразу встанет на место.
Не замесит ненужного в тесто
и получится нужный пирог.

Научитесь читать между строк.
Не ложитесь в постель не раздевшись,
сядьте в кресло, разумно, неспешно
постарайтесь распутать клубок.
из запутанных мыслей и строк
те, что люди порой говорят нам
Отделите благие от бранных
извлекая из жизни урок.

Научитесь читать между строк.
Видеть глубже порою нам надо.
Пусть слова ваши будут без яда,
не вершат свой безжалостный рок.

Научитесь читать между строк.
Сгоряча , на эмоциях ваших,
наварить можно литрами каши,
и заляпать ей массу дорог.

Подводя свой финальный итог-
человека обидеть так просто.
Между строк есть ответ на вопросы.
Научитесь читать между строк!

Саласпилс

• Тот, кто забывает об истории, обречен на ее повторение.
Тот, кто не помнит своего прошлого, осужден на то, чтобы
пережить его вновь.
Тот, кто не учит историю, обречён её повторять.
Джордж Сантаяна


Детский лагерь Саласпилс – детский ад.
Там из детских душ расцвёл дивный сад,
под которым страшно стонет земля.
Не танцуй на той земле, не гуляй!

Там хоронится чудовищный страх,
пробивая землю стрелами трав.
Та земля собой укрыла детей,
и баюкает в сырой темноте.
Выпуская стебельком по душе.
Разве счесть лежащих в ней малышей...

Не поют там птицы, гнёзда не вьют.
Сквознякам дан в Саласпилсе приют.
Исстрадавшихся детей голоса,
прошивают всех пришедших в тот сад.
Хоть баюкает земля, словно мать
деток милых.
Слёз не сможешь сдержать.
Не ходи в тот сад и сердце не рви,
там земля тонула в детской крови.

А пойдёшь, возьми игрушку с собой,
положи на землю, молча постой.
Сам услышишь, как там стонет земля,
испод деточки лежат мал-мала.

Абажур из человеческой кожи

Памяти жертв Холокоста

Абажур из человеческой кожи,
портмоне, чехол, закладка для книги…
Сотни жизней эти вещи дороже,
материал то выбирали не Боги.
Отморозки, без моральных устоев.
Форма, свастика, восторженный выкрик:
«Хайль Гитлер», вскинув руки из строя,
в знак приветствия беды в этом мире.

А у фрау Ильзы новая сумка
из поляка, а быть может еврейки.
Для кого из них закончилась мука?
Стать кому забавой третьего рейха?

...В те элитные отряды эССа
набирали чистокровных арийцев,
чтоб цепными псами сделать" от беса".
Ад на землю вышел в кожаных берцах,
не жалея стариков и младенцев.
В мире не было историй подобных,
печи строили не чтобы согреться,
чтоб огонь кормить людьми в преисподней.

А у фрау Ильзы будут перчатки.
Кожу, фрау, три часа выбирала.
В печи бросят от перчаток "остатки",
непригодного теперь материала.

...Люди в пекло навсегда уходили,
через трубы улетая на небо,
оседая над бараками пылью…
Оставляя полосатые робы,
номера и золотые коронки.
Всё, что жизни оказалось дороже:
переплёт для книги с татуировкой,
абажур из человеческой кожи.


Р.S.
И;льза Кох,наиболее известна под псевдонимом «Фрау Абажур».
Получила прозвище «Бухенвальдская ведьма» и «Сука Бухенвальда» за жестокие пытки заключённых лагеря.
Кох также обвинялась в том, что приказывала убивать заключённых с татуировками, чтобы затем делать из человеческой кожи различные оригинальные поделки (в частности, абажуры, перчатки, переплёты книг)...

На танках по детям...

На танках по детям, коляскам.
Ломали, бомбили, стреляли,
но - это всё было вначале.
Давить будем! Так ярче краски...

Ну, что здесь сказать? Я не знаю...
Мир тупо молчит, Миру пофиг!
Для Мира наверное подвиг,
что он уже ходит по краю...

И всем безразлично всё стало.
Народ то привык к беспределу.
Политика всем надоела.
О чём вы? Какая тут жалость...

На танках по детям! Так, что же...
Давайте сожрём все друг-друга
и головы пустим по кругу.
Мы ж нелюди больше... Мы сможем!

И каннибализм воскрешая,
устроим охоту на расы.
Пусть прячутся все эскимосы!
И так населенность большая.

Давайте, на расы, на веры,
разделим, чтоб не было скучно
на остов поселим и кучей
мочить будет там их без меры!

Насиловать будем, глумиться.
Отрежем всем ноги и руки.
И будем тушить мы окурки
об их беззащитные лица.

А позже, отрежем им уши!
А не чего жить рядом с нами...
Ведь мы же все Боги и сами!
Решим кто нам нужен - не нужен.

На танках по детям ведь мелочь...
Подумаешь, дети ж чужие.
И жизнь, значит, не заслужили.
Ну, в общем, какое нам дело?

Мы зверства плодим! Мы на это
глаза закрываем! Не страшно,
самим то? Все это однажды,
до наших дойти может деток!