Стихи Полины Какичевой

Последнее.

Последнее солнце вечернее
В последнюю землю ложится.
Последнее слово, наверное,
В тюрьме осуждённому снится.

В последнее завтра стремиться.
В последнем сегодня не верить.
Последним загаданным сбыться.
Последним распахивать двери.

В последнее лето влюбиться
Букетом последним сирени.
В последнюю тень оступиться
На самой последней ступени.

Приморское.

Ну, и погодка! Шторм ночной
На берег выбросил полмира!
Там, за песчаною стеной,
Звенит, трепещет чья-то лира.

Ракушек соберу на суп.
Удачный день и настроенье!
Коснись моих солёных губ,
Бог вдохновенья иль прозренья!

Русский дух

Чернота легла в окна тёмные.
Звёзды ложечкой размешай.
По углам стоят страхи страшные.
Ты узнаешь их? Не узнай!

А в душе моей, полукаменной,
Механизм стучит не злопамятный,
Не злопамятный, не поношенный,
Точно сделанный, золотой.

А за городом, на пустырище,
Зырит Зырище, слышит Слышище,
Русский дух живёт, еле дышащий,
Тыщу лет живёт, мой родной.

И доносится: Чудо просится,
Чтобы спела я, как могу,
Что ему теперь очень хочется
Среди нас пожить во кругу.

И несётся стих, надрывается,
Словом разных лет разливается,
Русь стоит, стоит - не колышется,
Синевой небес не надышится.

Настроенье

Четыре часа. Воскресенье.
На улице - птичье пенье.
Ну, здравствуй, моё настроенье,
Малиновое варенье!

На кухне светло, уютно
И пахнет ванилью смутно.
На чайнике поминутно
Сверкают пайетки будто.

И хочется разговоров
Без гари ненужных споров.
Ах, счастье! Тоски заборов
Не видно из-за цветов.

Казнь

Был день один.
Таких немного,
Что в памяти людского рода
Кровавой подписью чернил
Пророк забытый выводил.

Был час один.
Таких не будет,
Когда народ в безумстве судит,
И люди пьяною толпой
Глумят Святого пред собой.

Был род один
Людского зверя,
Когда, ослепши и не веря,
Кричали, брызгая слюной,
-„Варраву отпусти домой!”

Был суд один.
Судили Бога.
И Понтия белела тога,
Когда над шумною толпой
Он руки умывал водой.

Был крест один
На плечи брошен.
И тернью царской в брови скошен
Кружок колючего венца,
Предвестник скорого конца.

Был Он один.
Смотрело племя,
Людское страждущее семя,
Как, опустив свои глаза,
Святая Дева мимо шла.

Шла Боль одна...
Блестели гвозди.
И тел изогнутые грозди
С червонной прописью ресниц
Не видели летящих птиц.

Шла смерть одна.
Взбиралась в гору.
И было пасмурно в ту пору,
Когда с Голгофова лица
Прощал виновных Сын Отца.

Был Дух один.
Земля дрожала.
И только Матерь Божья знала,
Что нет у милости конца,
И что безбрежны небеса...

Обида

Потерялось первое "прости"
От твоих веселых губ.
Мой беспечный, слышишь, не грусти
И не будь с другою груб.

Что расстались - виновата ль я?
Мне ответить, милый, не спеши.
Грустным голосом правдиво говоря,
Шепчутся на речке камыши.

Там потерянная грусть
Всё полощет счастье и печаль.
И мое подаренное "пусть!"
Пусть тебя согреет, мне не жаль.

Ты ко мне не приходи теперь:
Дверь открою уж не я...
Сторожить осталась дверь
Половина темная моя.

Ночь падает во тьму
Не громких комнат.
Я слов не соберу.
Язык мой - молот.

Удар и тишина.
Всё глубже, тише...
Печаль моя легла
Луной на крыши.

Песня людского счастья.

Письма мне, люди, не шлите,
Раны мои не тревожьте.
Кто там играет на флейте:
Музы иль фавн прохожий?

Что раздаётся в песне,
В песне людского счастья?
Что одинокие вместе
Встретят свои несчастья!

Что есть на свете дружба
Крепче цепей и болей.
Что всяк кому-то нужен,
Нужен кому-то вскоре!...

Эта ли песня в сердце
Корни пустить сумеет?...
Фавн одинокий в поле
Всё доиграть не смеет.

Посвящается В. Высоцкому.

Я не люблю, когда все пишут "к датам",
Когда они же плачут в унисон,
Когда вес жизни измеряют златом
И думают, что всё тюремное - шансон.

Я не люблю, и Бог не любит тоже,
Когда по касте судят и куют,
Когда порок впечатался на роже,
И на народ народные плюют.

Я не люблю, и это объяснимо,
Лжепатриотов, лжесвидетелей, "друзей",
Всех тех, кого Иуда в побратимы
Объединил в знак разделения идей.

Я не люблю бесцветных и безвкусных,
Когда бездарность наверху и на слуху.
Я не люблю завистливых и шустрых
И тех, кто нас склоняет ко греху.

Я не люблю, что "добрый значит глупый"
И не приемлю между русскими вражды.
Я не люблю, когда стыдят невинных
И переходят без стеснения на "ты".

Я не люблю, хоть бей меня, хоть вешай,
Что лишь в отчётности всё хорошо у нас.
Я не люблю, но в этом каждый грешен,
Когда как в притче: пальцем в глаз!

Я не люблю, когда вредят от скуки,
Когда от скуки говорят "люблю".
Я не люблю, когда не мыты руки
И их суют в мою Судьбу.

Сюрреализм

Ничто не вечно под луной,
Обманчивой и неживой
Монетой римской под ногой
Титана Неба.

Да, я расстался не с тобой,
А лишь с унылою тоской
Бродячей болью под рукой,
С дарами Феба.

Не плачь, Дюймовочка моя!
Приходит Вечная весна.
И ласточка твоя жива
Так, как я не был.

Ночь на Ивана Купалу.

Посеребрили мой голос тополя ночью.
Вор украл звёзды, а луну - ловчий в свои сети взял...

По лесам люди всё цветы ищут.
Только клад чёрный не найдёт нищий.
Ну а папоротник - завял...

А венки вьются, по воде плещут,
А в глазах пьяных всё костры блещут.
Кто-то в жёны зарю взял...

А в воде чёрной водяной мокрый
Всё кричал горько, что луне больно,
И чтоб ловчий её отдал!...

Город у моря.

Все улицы узки,
Ведомы к морю.
И тени - жирные мазки,
С жарою споря,
Ложатся под ноги мои...
Я отдыхаю,
Вдыхаю ветер, соль, тебя,
Ленивый город.
И чудится: ничто не зря,
И мир наш - молод.

Христос

Ударили колокола.
Немая зависть
Смотрела на меня
И била туш.

Под ребрами ходило.
Гвозди рвались
Горячими лучами
Мертвых душ...

Не увели Ее...
Она стояла
И под ноги смотрела:
Там лишь пыль.

Я слушал:
Что шептала Мама?
Я видел...
И закат завыл.

Свеча. Февраль.

Свеча стала ночью ежом,
Свернулась и тихо дрожала,
Лучами колола во всё,
Что я к ней тогда приближала.

В час ночи, а может, и в два
Мой друг заворчал и забегал.
То холодом дуло с окна -
Пристанища беглого снега.

Он тыкался носом в стекло -
Там блюдечко лунного света,-
И пил, торопясь, молоко,
Чтоб жить и гореть до рассвета.

А утром - молчанье и жар,
Скупая слеза из воска.
Иголок живой пожар
Уходит в февраль. Так просто...

Потерявшимся поэтам. Посвящается О. Мандельштаму.

Фонарики по улицам зажглись,
Нависли над заборами и окнами.
Они ль по осени нашлись
С зелёными и пышными метёлками?

Хранились до поры. До октября.
До дней исхода солнца с птицами.
Когда, печалясь и скорбя,
Стоишь с намокшими ресницами

И куришь ветер-едкий дым
Костра из полумёртвых листьев...
Мы ждём, когда ещё живым
Сломает кости крыльев

На зиму, где одни снега,
И грубой речи сгустки пьяны...
И где расходятся века
Под елью окаянной.

Памяти А. Ахматовой и Н. Гумилева.

Помнишь, мальчик, подснежник первый?
Серебристый, весенний бред.
Все не так, как хотелось, милый!
И не кончилось время бед.

Голубая пустыня неба
Нам ковала с тобой судьбу,
Говорила, что будет белой,
Если я за тобой пойду.

А теперь все прошло, любимый!
Почернела металла вязь.
Ты сказал: „Этот мир единый
Никогда не забудет нас!”

Шапито

Серебри! Серебри, Поэт,
Звуки струн серебри скорей!
Кто придумал слово „сонет”
Для напыщенно важных людей?!

Наплели, нашептали: „Муза!”
Что за слово такое вдруг?
Это всё от голодного пуза
И от слабости белых рук.

Всё равно ты умней, чем нужно.
Всё равно твой язык острей.
Для тебя - оловянная кружка,
А из золота - для царей.

По окраинам нам скитаться!
От звезды до звезды идти!
Может, в цирк нам с тобой податься?..
Как уродцы или шуты...

Венец терновый преподнёс
И бросил в тишину:
„Тяжёлых кос твоих волну
Я больше не люблю”.

Как руки тонки! Щёки белы!
Глаза испуганно глядят.
И губ изгиб ещё незрелый
Как будто капельку помят.

Тайное.

Углы теряются во тьме.
Неверен путь.
Ты приходи ещё ко мне.
Ты не забудь.

Красивый отблеск у реки,
Браслетов тьма.
У той излучины легки
Все имена.

Ночь на крови. В крови рассвет.
И пол холодный под ногой
Как чей-то след бредёт за мной
Чужой весной.

И прячет тайны в сосняке,
И в сундуке, на чердаке
Какой-то странною мечтой,
Ещё не злой.

И угловатые часы
Так непонятны и честны,
Что обещают мне рассвет,
А счастье - нет.

Мир дому твоему!
Добро и свет ему.
Холодные рассветы
Пусть не горят там, где ты.

И терпкие слова,
И кругом голова
Пусть будут у меня.
А у тебя не я.

Голос сердца. Памяти И. А. Бродского.

Я слушаю, твои слова
Полны надежды.
Глубоких окон синева
Молчит, как прежде.

На распустившуюся ночь
Сирень похожа.
Уходит прошлое не прочь -
Под мякоть кожи.

И оголённые сердца
Так верят в чудо,
Что да прибудут поезда,
Но не с Иудой;

Что у далёкой той земли
Всё ждут кого-то,
Что все для счастья рождены,
И я тот кто-то.

И завывает граммофон
В дому у моря.
И я удачливым рождён,
Ни с кем не споря.

Между нами.

Вечер. Томные слова
Выливаются за грани.
Ходит кругом голова.
Осень. Осень между нами.

Между нами города,
Океаны, метеоры...
Между нами навсегда
Все не начатые споры.

Жара. Июль.

Июль.
Жара, стекающая с неба,
Ложится под ноги мои.

Стою.
И там, где вечер ещё не был,
Нагреты выступы земли.

Смеюсь.
И волосы, вплетаясь в ветер,
Летят, летят в чужую даль.

Сержусь.
И всё прекрасное на свете
Так смертно, что немного жаль.

Человек.

Я - ничто и никто!
Я - космос.
Пыль старинная тёртых книг.

Я - летящая вдаль комета!
Я - трёхтомник,
И я - триптих.

Жизнь подкована.
Цепи сцеплены.
Цель поставлена: выше всех!

Только
Цены давно обесценены.
И в офшорах гуляет смех.

Я - фанатик. И я - чудовище.
Верный вере, но атеист.
Нас, таких, накопилось скопище,
Но наш файл почти что чист.

Я - отвёртка. И я - отдушина.
Я - Далила в Самсонов час.
Вавилонская башня разрушена.
Я приветствую чёрных нас!

Сирин и Алконост В. М. Васнецова.

по впечатлению от картины Васнецова Виктора Михайловича (1848-1926)"
/ Сирин и Алконост /


Мне сегодня и радостно, и печально...
Словно в золоте предвечерняя тьма.
В хрустале залегли фатально
Заболевшие жемчуга.

И алмазным сверкая блеском,
Остро режа мои глаза,
Звезды с тихим небесным всплеском
Зажигают в садах себя.

И кружат стайки огненных искр...
Утомленные ветви склоня,
Клён простер их легко и маня,
Гамаюном признав меня.

Орфей.

по картине "Орфей" Жана Дельвиля .

Вот, входит он.
Молчит, не спорит, не смеётся.
Садится на кровать
И арфу достаёт, и песня льётся.

Я, жадная, лежу.
Дышу жасминным дымом.
За тенью час слежу,
За Каллиопы сыном.

И чудится, что ночь
Сплетает звуки.
Но миг уносит прочь,
И никнут руки.

Прозрение

Терпенью моему не видно края...
И, грусть печалью запивая,
Проходит жизнь, любви не зная.
А звёзды дальние, мигая,
Всю ночь кого-то вспоминая,
Мне говорят: "Се - не простая
Судьба любого человека".
И горечь давняя от века
В сопровождении причин,
В стеченьи обстоятельств, бедствий,
В судьбе и женщин, и мужчин
Восходит следствием последствий.
А я всё думаю: "Прости,
Господь, меня, я согрешила:
На мне положенном пути
Я путь чужой себе просила".

Старик

В бесконечность уводит улица,
На изгибе своём сутулится.
Я тот старый, убогий пьяница,
И мне утро всегда не нравится.

В своё горе-спиртное море
Окунаюсь всегда с головою,
Побеждая в ненужном споре,
Не в ладах со своей судьбою.

Для меня корабли утонули.
Для меня все костры остыли.
Дай мне, Боже, уйти в июле.
И чтоб дети меня простили.

Песнь воина

А в сердце светлая грусть лежит
Не камень, не речка, не свет дрожит.
Далёкой звездою из снега, льда
Мне душу сжигая прошла она.

Нет слов в перезвонах далёких рек,
И короток жизни летящий век.
В упрямстве своём,ожидая встреч,
Я в битве последней готовлюсь лечь.

И руки твои, и лицо твоё
Навеки, навеки теперь моё!
Твой стан королевский и профиль твой
Навеки, навеки, навеки - мой!

Романс расставания

Сперва пожелтела,
Теперь покраснела
Рябина твоя,
Посмотри!
И ветви несмело,
Резные несмело
Клонила до стылой земли.

А осенью листья
Как жизнь, дорогая,
Все сохнут без нашей любви.
Я руки сжимая,
К калитке шагая,
Шепчу про себя:
„Не гони!”

А осенью детство
Не вспомнить, наверно.
Как тихо в замершей груди!
Пожарами грело,
Пожарами зрело
Бездушное пламя зари.

А гроздья рябины,
Твоей ли рябины,
На вкус так печально горьки!
И мысли незримы,
И чувства незримы.
Навек затихают шаги...