Цитаты Любовь Г. - Философская лирика

Я привыкаю к едкой тишине

Я привыкаю к едкой тишине.
Лишь с улицы доносятся те звуки,
Которые и не мешают мне
Расслышать голос одиночества, разлуки.

И как-то пусто в комнате, в душе.
Колючим ветром сердце обдувает.
И хочется так перемен уже,
Которых у меня и не бывает.

И всё-таки, я улыбнусь судьбе,
У многих жизнь ещё сложней и хуже.
Я лучше к Богу обращусь в мольбе,
Чтоб сохранил и спас родные души.

И сердце вновь согреется мольбой
И тишина не будет мрачной, едкой.
Ты мне поможешь справиться с собой
И с болью столь навязчивой, нередкой.

Знакомому поэту

Красиво, ладно и умело
Стихи написаны тобой.
Ложатся рифмы ловко, смело.
Строка струится за строкой.

Луна бледнеет за окошком,
Вечерний шлет тебе привет.
И ветер листья по дорожкам
Рассыпал , не оставив след.

И буквы, словно бы рекою,
Текут , бегут из-под пера.
Наедине с самим собою,
Ты и сегодня и вчера...

Лишь в тишине родятся строки,
Что свяжешь рифмами в стихи.
Они твоей души потоки -
Изящны, искренни, легки.

За шестьдесят

(стихи с долей иронии)

За шестьдесят, но это ли беда.
Я просто женщина с большим
семейным стажем.
Ну суечусь поменьше, чем всегда.
Зато любуюсь чаще я пейзажем.

Скромней в одежде стала , тоже плюс.
Вот на ноги не так быстра, то минус.
Хоть возрастом своим и не горжусь,
Но все ж старухой тоже не прикинусь.

Не молода уже и не стара.
Да и внутри я, словно осень тоже.
Прекрасная осенняя пора,
Хоть на себя былую непохожа.

Еще и солне согревает и тепло.
И на душе , как будто бабье лето.
Но поясницу вновь пересекло.
Признаюсь я , что к старости все ж это...

И листья под ногами, как года.
Не так на ветках много их осталось.
За шестьдесят мне, только не беда.
С закатом я еще не повстречалась.

О друге

Ты не верь, друг совсем ведь не тот,
Кто шептать будет лестно и льстиво.
Знаешь, друг он всегда всё поймёт,
Но ответит тебе справедливо.

И всей горечи не смутясь,
Правду скажет в глаза и прямо.
И обид никаких не боясь,
Будет твёрдым в решеньи упрямо.

Но всегда защитит от врага
И плечо он всегда подставит.
И уж точно, наверняка,
Друга он никогда не подставит.

Он один среди тысяч других.
Он любых сокровищ ценнее.
И всегда в проблемах любых,
Вы вдвоём , значит вы сильнее.

Так бывает не любит и брат.
Верный друг - это в жизни много.
Он на все имеет свой взгляд,
Но всегда его рядом дорога.

И как бальзам

И как бальзам для сердца -
малышня.
Их громкий крик меня не раздражает,
Когда малого в угол оттесня,
Меня с улыбкой старшая встречает.

Глазенки озорные лишь горят,
На шаг ко мне братишку не пускает.
А он такой опеке и не рад,
Как от сестры избавиться - не знает.

Обоих обниму и решена
Соперников "огромная" проблема.
Из сумки телефон берет она.
Надолго исчезает , знать, дилемма.

Взбирается так лихо карапуз.
К губам моим он щечку прижимает.
А я, как будто таю, признаюсь,
Когда ручонками он нежно обнимает.

Мне, как бальзам для сердца -
малышня,
И все печали сразу отпускают.
Ведь, как сокровище - любовь их
для меня,
Хотя они того еще не знают.

Глаза младенца

Глаза - они как зеркало души.
Глаза ж младенца,как частица неба.
Во взгляде видят даже каплю лжи,
Хоть это кажется порой нелепо.

Как на рентгене, нас они прочтут.
Их чистый взгляд прожжёт, буквально, душу.
Их взору хватит несколько минут,
Чтоб всё, что прячем - вытащить наружу.

Пытливо в сердце, аж вовнутрь, глядят,
Так не по-детски мудро и серьёзно.
И потому нередко говорят:
"В глазах тех - истину увидеть можно!"

Уста младенцев истину твердят.
И может это вовсе не случайно...
А может это небеса кричат...
О чём-то нам тревожно чрезвычайно.

Подрос младенец и того уж нет.
Глаза не обнажают больше. Странно.
И взгляд не оставляет больно след,
Который прошивал насквозь недавно.

А где-то есть

А где-то есть далекая звезда,
В ночи что одиноко блекнет, тает.
Она грустит печально лишь всегда,
Но вот о чем - никто того не знает.

И средь других, чуть ярче ее звезд,
Она совсем как будто неприметна.
Почти не излучая свет всерьез,
Лишь холодеет с каждым днем заметно.

Когда-то и она дарила свет,
Но а теперь едва мерцает только.
Нет, не совсем она угасла. Нет.
Но и светить не может уж настолько,

Чтобы кого-то нежно так согреть,
Как это было раньше. Что же стало?!
Неужто суждено ей просто тлеть.
Она сама от этого устала...

И странно, но она чего-то ждет
И верит, что однажды пламенея,
На землю теплый мягкий свет прольет
И станет вновь и ярче, и светлее.

Его перо

Его перо - моменты правды.
Его стихи - так глубоки.
И нет в них льстивой той услады,
От равнодушья далеки.

Душа поэта в них раскрыта
И видя жизни тупики,
Та боль в стихах его излита,
Пером течет из-под руки.

Поэт и должен быть правдивым.
Касаться лжи не может он.
А в чём-то даже прозорливым
И в благородство погружён.

И свет от тьмы здесь отделяя,
За правду сердцем пламенеть.
Уметь любить и всё прощая,
Готовым в вере умереть.

Уныло сердце

Уныло сердце. Про него забыли.
Вдали стоять осталось лишь одно.
А ведь недавно и его любили,
А может так мечталось лишь давно?!

А может быть ему лишь то казалось,
Что могут его искренне любить?!
Но только вот на деле оказалось,
Что без него на свете лучше жить...

И вот оно тоскует, но напрасно.
Кому оно теперь уже нужно.
Но только вот любя страдать - ужасно.
И долго ль боль терпеть ту суждено.

Ведь невозможно вычеркнуть все годы,
Когда сердечко рядышком былО.
Мы вместе пробивались сквозь невзгоды
И по-другому быть здесь не могло.

С тобою сердце плакало, смеялось.
А вот теперь одно вдали стоит.
Наверно, в нем уж просто не осталось,
Того, чем жизнь твоя теперь бурлит.

И правда. Ведь оно и дать не может
Тебе уж ничего. К чему оно.
К твоим ногам ничто уж не положит,
Ведь и ему немногое дано...

Научиться только как - не знаю

Научится здесь бы так любить,
Чтоб в груди могло не кровоточить.
Чтоб обиду в душу не впустить,
Когда боль ворваться в сердце хочет.

Хладнокровие вот только не дано.
Для меня оно и невозможно.
В людях прежде я ценю одно -
Преданность, когда она не ложна.

Лишь на половину полюбить
Не смогу и я об этом знаю.
Полностью себя лишь отдаю.
Потому, наверно, и страдаю.

От того, поравнодушней быть,
Чуточку - реально я желаю.
Ведь так легче в этом мире жить.
Научиться только как - не знаю.

Эпилог

Любовь, семья и людное общение,
Вся горечь одиночества и боль.
И обрекло судьбы вдруг дуновение
Надолго - на одну и ту же роль.

Из памяти не вырезать и кадр,
Где я фальшивлю или даже лгу.
Но жизнь моя, увы - все ж не театр.
Я изменить ничто уж не смогу...

Не опустился занавес еще.
Все важное дополнить мне б успеть.
Но впереди финал. И это - все...
Портьера падает, как брошенная плеть...

...Но лист осенний - краткий эпилог,
Пока летит к земле - расскажет вам.
Я, думаю, он видеть что-то мог...
Хотя важней , что Бог мне скажет Сам.

Настоящий друг

Кто подлых чувств не ведает земных,
Тех меньше на Земле стало рождаться.
И потому день ото дня сложней
Общением с другими наслаждаться.

Немыслимо, имея круг друзей,
Серьёзно им вверять себя всецело.
Ведь часто, кто напыщенней, важней-
Тому напрасно доверяешь дело.

Средь нищеты - ты друга не ищи.
Предаст, скорее, за монету злата.
Заметишь справедливого - тащи,
Ведь преданность твоя - ему, как плата.

Не возгнушайся, если он бедняк.
Среди камней лишь золото отыщешь.
Бывает сердцем мудр - даже простак,
Но ты разумнее его не сыщешь.

Найдёшь коль друга - береги его.
Он жемчуга прекрасного дороже.
Не требует он в жизни своего,
А ты о нуждах думай его тоже.

Случается, что брата он родней.
Такой бывает чаще - к себе строже.
Ревнивее жены в кругу друзей,
Лишь потому, что жизни ты дороже.

Быль о шуте

Чтоб быть шутом - ты должен стать
мудрее
Всех фаворитов и врагов, и короля.
Чем больше власть - тем ты остришь
лишь злее,
И перейти черту - никак нельзя...

Но где невидимая линия черты?!
Когда язык твой - самый злейший враг.
И где предел той королевской доброты?!
Не все прощается - хотя ты и дурак.

Шути и смейся, но не ошибись.
Ты дерзок, хоть "не стоит игра свеч".
И при опасности - успей пригнись,
Чтоб голова все ж не слетела с плеч...

Давно когда-то жил умнейший шут,
Который королю был верный друг.
Хоть для кого-то был он лис и плут,
На нем держалось многое вокруг.

Сам Генрих третий доверял ему,
Советовался с Шико обо всем.
Свободу дал шуту, как никому,
Любил его и потакал во всем.

А Шико хоть дворянских был кровей
И лейтенанта звание имел.
"Второй был шпагой" Франции он всей
И языками многими владел.

Но вот так вышло, быть решил шутом.
Он не любил, как скоморох рядиться.
И одевался скромно, но при всём,
Со вкусом - в том, другим бы поучиться.

Какой бы правда горькой не была,
"ходя по лезвию" - он королю не лгал.
И если шутка зло задеть могла,
Его величество - ни капли не страдал.

А как над знатью остро он шутил...
От смеха Генрих чуть не помирал.
На столько юмор колким, едким был,
Что королевский двор весь хохотал...

И сам умел насмешки принимать.
По философски относился к злу.
Мог шуткой и ответ кому послать,
А чаще улыбнется лишь ему.

Бывало крикнут:"Господин дурак!"
С улыбкой, без обид ,он отвечал:
"Моя такая должность - скажем так".
И человек , смутившись, отступал.

Но щепетилен был в вопросах чести.
За зло - с лихвой виновник получал.
Обидел , пролилась кровь - жди же мести.
Не отплатив, врага не отпускал...

Какой бы эта быль и не была,
Но все ж всему приходит и конец.
И Шико неожиданность ждала...
Пришлось ему покинуть тот дворец.

Устал шут от дворцовых всех интриг,
Ведь власти близился переворот.
И высказав всю правду, как привык,
Крутой он сделал жизни поворот.

Он понимал, что Генрих обречен,
Что потеряв друзей, всего лешится.
И смуту переждать решился он,
Смерть инсценировав, в аббатстве
поселиться...

А время шло. Убит был Генрих третий.
Другой взошёл на трон без промедлений.
Хоть время не прошло всех лихолетий,
Но сердце Шико жаждало сражений.

Он восхищался королем Наварры.
Теперь его уж королем он стал.
А шут и рад, отдав ему все лавры,
Достоин Анри Франции - считал.

И началась жизнь вновь та шутовская,
Меж тем, король к победам новым шел.
И шпагу верную , наш шут, не выпуская,
Частенько с Генрихом четвертым в
бой всех вел.

Хоть был и титулом аристократа удостоен,
Он, как и прежде, короля смешил.
А между тем - он был отважный воин,
Лишь без сарказма никогда не жил...

Но все ж простимся с ним на этой ноте.
ОборвалАсь жизнь Шико навсегда.
Неверный шаг в нелепом эпизоде
И смерть настигла нашего шута.

Поэт, филосов, верный друг и храбрый воин,
И человек, с блистательным умом.
Он многих почестей был королевских удостоен,
Но главное...Был потрясающим шутом...

А быть таким - лишь единицы могут.
Тут нужно больше - нежели талант.
Пусть голоса ораторские смокнут,
Но Шико был интеллектуал - гигант.