Никто не знает, кроме нас... (Оля Гусева)

Второпях...

Душа и старое пальто,
на двух гвоздях.
Здесь ничего не нажито…
Я второпях
меняю черное на снег -
почти бегу,
стекает шепот в каждый след
с бесцветных губ.
Не важен смысл, да гнется гвоздь,
забитый в жизнь.
Душа в пальто, но с телом врозь,
еще дрожит...

Почти новогоднее

Переживём еще один денёк,
переползём еще один рубеж?
Пусть не случился с нами рагнарёк,
но кажется, мы застреваем меж

блаженным сном и явью прошлых бед,
забытых всуе, вверенных богам,
которых ни в душе , ни в небе нет.
Что ни мольба - плевок до потолка.

Что ни зима, один и тот же снег
и днем сурка встречаем новый год.
Но кто-то улыбается во сне,
летает и как будто бы живёт.

И этот кто-то кажется родным
до коликов в межрёбрье, до седин.
И этот кто-то в целом тоже мы,
но почему-то он всегда один…

До сегодня дожил...

Копошится ветер в лицах,
листьях. Время выжить
крепким градусом. Случится,
что должно. Прости же
сам себя, в похмелье жадном
смысл оправдаться.
Что случилось, то и ладно,
время пять пятнадцать.
До сегодня дожил. Боже,
за такую милость,
даже ветру быть под кожей
истинно приснилось.
Ты не чувствовал прохлады
из-за страха выжать
сорок градусов проклятых…

Солнце стены лижет
и лицо твое. Стихает,
что казалось правдой.
Крепким кофе и стихами
новый день оправдан.

Годики воробушки

Годики воробушки к осени теряются
В сырости пролесочка молодых берез.
На прощанье выпорхнут вдоль ржавелой рабицы,
Намекнув, у осени смерти не всерьез.

Выгорая красками, к ноябрю умается,
В лужах расплескается, будто навсегда.
Все ее наследие - развести сумятицу,
Прихватив в забвение и мои года..

Только возвращается воробьем подрощенным,
Что лучом из прошлого щедро обогрет.
Сядет тот на рабицу, но березы скошены...
Больше нет пролесочка, и меня уж нет.

Про думы

Курю... По бабьи день оплакан.
Не спится мне.
Но тишина теперь во благо,
Как первый снег.
Все к черту, думы бесконечны,
Под стать дневным.
По мысли в каждое колечко,
Пускаю дым.
И в горьковатом послевкусье
Из тысяч дум
Одна до смерти не отпустит -
Куда уйду...

Ветер в бутылке

Ветер в бутылке.
Мы снова лишаемся истины,
выпить свободы теперь не дано никому.
Все эти правды о мире
в зачатье бессмысленны.
Каждой их них уготовано сеять
войну
без победителей, жертв ,
без живого присутствия.
В мёртвом безветрии нет вдохновения жить.
Время глаголет незримую нам конституцию -
право без права.
А где то всё так же лежит
рыцарь диванный, себя возомнивший апостолом,
правым мессией, карающим (мух на стекле)...

Ветру в бутылке не дОлжно
смиренным стать воздухом.
Грянет торнадо - конец и начало Земле.

Всему своё

Всему свое... А дни уже не те...
Мне снова выживать среди смертей
Бездушных листьев и безбожных лиц,
Завидуя судьбе крикливых птиц.

Кому-то в кайф и дождь за воротник,
Что без стыда к запретному приник,
И листопад, и мокрое пальто…
Но все не то…. не то… не то - не то!

Мне бы лететь - не птицей, но душой
Туда, где мир тоской не искушён…
Туда, где ночь из мыслей удалит
Осенних дней печальный колорит.

Туда, где день заменит крик души
Коротким и уверенным – «Дыши…»
.................................
Но тела гнёт к полету не готов....
Опять сушу промокшее пальто...

Говорят, нельзя...

светом истинного хочу
слепит мысленное нельзя
у меня не хватает чувств
не хватает... зла...

у меня не хватает рук
чтобы больше чем солнце взять
но смыкать не рискую круг
говорят... нельзя...

предназначена для луны
говорят там приют других
а потом это просто сны
просто сны.. ну их...

я ромашки люблю в полях
они песни мои поют
они истину говорят -
мой не здесь... приют...

Нас во мне трое

нас во мне трое -
страх, тишина и ум
первый раздутый как шарик
на празднике смерти
третий скромнее
боится своих же дум
первого дразнит
и в мысленной круговерти
та, что вторая
забвением говорит
песню безмолвно поёт
бытием ласкает
слишком живая, чтоб думать
немой пиит
вечный огонь
и льдинка на сердце Кая

я разливается
в тысячи трещин дня
негой стекает
в ночное безумство света
первый пугается
третий молчит... меня
много для неба и мало
для жизни этой...

Девочка, погоди...

В печь бы свои стихи!
Пусть романтизм огня
вспыхнет над всем плохим
и, не согрев меня,

пепельно канет в ночь.
Мало ему листов.
Если б могла помочь,
если б могла без слов

броситься вслед, гореть!
Только бы не писать.
Но не пускает смерть
слабых… Как будто мать -

гладит, но не глядит,
шепчет беззвучным ртом:
девочка, погоди -
рано тебе... с огнём.

Так о чём эта жизнь?

Время сходит с ума, в напряженных умах
воровато кукушка кукует.
Как легко нам себя же на грех уломать
и молиться не присно, но всуе…

Так о чём эта жизнь? Здесь свобода в цепях
и качает планеты пространство.
Те, как дети — восторженно, не торопясь,
нелюбовь получают авансом.

Каждый раз чистый лист и чернила с пером,
каждый раз по песчинке в ладони.
Что нам стоит любовь не держать на потОм,
где песок в черных кляксах утонет.

Если больно — разделим, а радость себе,
виноватый всегда невиновен.
Выбор прост — на попытку не выжить забей,
ты не зол — это сердятся брови.

Шёпот крови внутри будоражит миры,
тромб под сердцем весны неизбежен.
Смерть не знахарь, но всякого заговорит
безболезненным стать и прилежным.