Новые стихи про Санкт-Петербург (Страница 2)

Туман в Петербурге

Туман укрыл любимый город
своей накидкой невесомой.
Пейзаж рисует незнакомый
в цветах изнеженной ангоры.

Я захожу в пейзаж сей дивный
с каким-то трепетным волненьем.
И происходит омовенье
доселе сумрачных мотивов.

Я снова вижу Исаакий
с его величественным сводом,
дворца паренье у Дворцовой,
колонны ангельские знаки.

Спадает белая накидка
с златой главы Адмиралтейства.
Конец таинственного действа
идет от солнечного гида.

Невская регата

На фоне Зимнего дворца,
под боком невской Стрелки
выходят яхты из ларца
неугомонной речки.

Армада белых парусов
парит над водной гладью.
Порывы северных ветров
дерзят, но с нею ладят.

Глядят на гонку с высоты
Ростральные колонны.
Летит до финишной черты
азартная колонна.

Лихой маневр, удачный спурт,
и вот они – просторы.
Дождем умытый Петербург
приветствует призеров.

Питерский дождь

Иду по Невскому под питерским дождем.
Висит над городом свинцовое бельмо.
А я тихонько напеваю – все путем,
смотрю под ноги в разливанное трюмо.

В нем отражаются умытые дома,
и я шагаю по глазницам этажей.
Про дождик питерский написаны тома
руками самых поэтических мужей.

А дождь стучит в мою распахнутую грудь.
Как будто просит – хоть немного напиши.
Я принимаю эту влажную игру
и воспеваю дождик рифмой от души.

Ангел-хранитель

Синевой взирает небо
на Петровский град,
И такому любопытству
град безмерно рад.

Купола церквей и храмов
золотом горят.
Катера на невской глади
вышли на парад.

Скутера у невской Стрелки
приглушают звук.
Петропавловский хранитель
смотрит на Неву.

Силу пристального взгляда
знает Петербург.
Этот взгляд его спасает
от житейских бурь.

Он хранит налет столетий
в парках и дворцах.
Он навечно поселился
в питерских сердцах.

Исход

«Влача свой век в стоическом юродстве –
ни свет, ни мрак – он расточает к лету
седую пыль цветов…»
М. Унамуно


1

Бывает время обладанья рифмой,
Не власть над сердцем – сердца пробужденье.
Бывает время – чувства обретают мысли –
Мысли переходят в слово.
Жизнь течет вольготней – жизнь!
И это слово – неизвестность, логос.

Вот я случайно, будто бы случайно,
Коснулся губ твоих и буду ждать ответа,
Всего того, что кажется моим,
Или похожим, – для пустых словечек.
И что живём мы безнадежно – жаль ведь!
А заменить безсилье уже нечем.
Живет одно – каким-то все смущеньем,
Не выжечь чувством, самым горьким словом
Не изменить.

Чтобы хоть что-то навсегда осталось,
Как было, тайным, неисповедимым.
Чтобы вовек и больше никогда
Колокола так пусто не звучали
Далеким эхом, все уже сказавшим
О той святыне, ставшей недоступной.
А сколько лет проговорив о том
Существованье, – заблудиться в прошлом!
С надеждой ждать и снова не дождаться
За двадцать лет у запертой двери… –
А там ни звука – в дверь не достучаться.

На берегах земли задумчивой стопой
Проходят сызнова века. Как смутно
Я вижу в них не будущего облик.
Из прошлого стараюсь заглянуть.
«Что видишь?» – «Обреченное до смерти».
«Что знаешь ты о них?» – «Увы».

2

Теперь зима и скоро Рождество,
И ледяная сумрачна столица,
И на Дворцовой площади пустынно,
И где-то звякнет царское стекло.
И тень мелькнет в узорчатом окошке,
И утро жжет без дела фонари,
А небо чисто, как глаза ребенка,
И, кажется, еще вчера,
Когда под снегом родились бульвары
И стала риторически Нева,
Согнув мосты горою Илионской ,
И невпопад по ним залязгали трамваи,
И далеко по ним маячили огни –
Я мучился над каждою строкою,
Глубокий снег мешал туда идти,
Где звездные врата над головою
И сама вечность кажется возможной.
Куда-то гнал меня по Караванной,
Закутав шарфом (я всегда простужен),
И так же косно, так же не доходно
Сидон и Тир, Хоразин, Вифсаида
Январским снегом стали на пути.
«Сказал Господь: сиди одесную Меня
Доколе положу врагов Твоих
В подножье ног…»
Ты ль будешь сын Давидов?!
И так же ждать обещанную встречу,
Когда здесь ночь, и вечно на посту
За стенкою сипит соседский кашель,
И маятник кружит настенные часы.
Вот шаг один, за ним другой – не спорю,
Сего бубненья драгоценней нет.
Мне думалось когда-то,
Что умерло – не может возвратиться.
Но вот зима, и снова за окном
Заснеженный, пустынный Невский.

3

Бывает время расставаний – осень.
О вас – в минуту жалкого раскаянья…
Я к чувству истины приближен не на столько,
Чтобы понять, как чистое звучанье,
Той музыки во мне уже звучавшей,
Мне новой мыслью может послужить
Привычное, назойливое слово –
Не истины ищу в словах.
Что слово?!
Дрожанье губ и взгляд – потом слова,
Перед глазами исчезали годы,
И стала жизнь, как память, коротка.
О чем мне невозможно только помнить,
И так невыносимо говорить
Об уходящем, сердцем всем искомом
Уходит время – не остановить.

Сегодня я доверчив стану
К всему тому, что искренне молчит,
И свет от лампы будет самый тусклый.
Коротких встреч, что кажется, не бывших
И вовсе с нами, но живущих в нас,
Когда на счет положен каждый час –
Он равен долгим, заоконным зимам.
И спать придется крепко спящим сном
Или на стол переводить чернила.
Писать стихи. И будет все случайно,
Доступное одним прикосновеньем.
А по утру до боли надоевшим,
Как вид из окон двадцать лет назад
(Ну что искать из этих строчек смутных,
Непонятых и непрощенных).
Уже отцвел листвою Летний сад
И снегом Невский двадцать лет заснежен.

4

Мне хватит и одних воспоминаний,
И тишины петропольских аллей,
Сна Петергофа и нелепых статуй,
И тех же чувств поэзии моей.
И помнит юность для чего воспета,
И так безумно хочется дожить.
Когда на землю сходят этажи,
Гулять по ней без цели, до рассвета.
И пишется всегда легко,
И каждый звук до боли ощутимый,
И неимущих сердцу больше нет,
Когда ложится по бульварам снег,
И смотрится луна в витрины.
И каждый вздох благословенной речью
На тех устах не ставит запятых.
А на Фонтанке, за окном, цветы,
Для них чуть-чуть приподняты гардины.
И это нам, наверное, на счастье,
А я ни разу в этой жизни не был,
Где нет дороже Вифлеемских стен.
И только встать осталося с колен,
С галдежом чаек под открытым небом.
Так праведность едва ли говорит:
«Да будет трапеза их сетью,
Тенетами и плетью в возмездье им…»
Или себе подобным?!
И снова с миром поделиться нечем,
Как в високосном умирать году.
И даже там, в земле, такая сырость,
Как будто от немыслимых обид –
Каких еще сближений?!
Дух мщенья перед пропастью земной.
Я жду еще твоих прикосновений,
А осень, ночь, стихи – всегда со мной.

Пусть на полу разбросанные книги –
Нет не стихи – о прошлом ворожу.
Когда чужих имен не забываю,
Не тех изгнаний за руку беру.
И так спокойны, безмятежны лица,
По-детски лягут вдруг, и так уснут.
Огни парадных, где-то полночь бьют, –
И не дай Бог им что-нибудь приснится!
За столько лет душевной пустоты
О сколько стерлось – стало безответным –
Из памяти моей – я мучился напрасно,
Стирая имена с могильных плит.
Дыхания в груди еще так много.
Так много жизней хочется забыть
За бытием своим неискупленным,
Не верить ничему, не думать ни о чем.
Кружиться снег, теряет след дорога,
Дворцовый мост и все спасенье в нем.

1988
… показать весь текст …

Преображение

В образах Петербурга,
словно грешный скиталец,
Я хотел достучаться
до великих святых.
На рассерженном небе
только тучи читались,
И отметину скорби
я увидел на них.
Утомленные тучи
навалились на город.
Протаранил их чрево
петропавловский шпиль.
Из пронзенного чрева
полились слезы скорби,
Припечатав к асфальту
придорожную пыль.
А настырное солнце
пробралось через тучи.
Петербургские парки
подмигнули листвой.
И цветы поделились
ароматом пахучим,
И с небес улыбнулся
мне великий святой.

Летний сад зимой

Летний сад, прихваченный морозом,
поутих в декабрьские деньки.
Над земным пространством чайной розы
мельтешат из снега мотыльки.

Не струятся водами фонтаны,
Не сияют чаши серебром.
Коробов слепые истуканы
охраняют ценное добро.

В них хранятся древние фигуры,
в них содержат ангелов покой.
До весны зеленая натура
занеслась холодною рукой.

И стоит великий баснописец
с окропленной снегом головой.
Он про зиму что-нибудь напишет,
если ветра не ворвется вой.

Если в сад ажурная ограда
не пропустит происки Невы.
Пусть зимует Питера отрада
под зонтом небесной синевы.

Мороз и солнце

До Петербурга в феврале мороз добрался.
Он не по-питерски колючим оказался.
Он колет градусом живое, неживое.
В кулак сжимает настроение и волю.

Отвыкли люди от такого обращенья.
Застыла пауза в принятии решенья.
Сосульки свесили замерзшие машины.
В умах водителей броженье мешанины.

И только радует восторженное солнце.
Оно заглядывает в каждое оконце.
Для Петербурга то визит желанной гостьи.
Ее у неба упросить не так-то просто.

Невская твердыня

У Петропавловки я частый гость.
Люблю смотреть на невскую твердыню.
Она несет с достоинством поныне
Коварность дам и мужескую злость.

Я вижу в ней незримую печаль
И робкий след дворянского величья.
Еще я вижу летопись приличий,
Которых нет в наличии, а жаль.

Мне возле стен спокойно и легко
Под колокольный звон Петра и Павла.
В огне веков Россия не пропала,
Ей быть предтечей будущих веков.

Как короток зимою день

Как короток зимою день
с его недолгим бликом солнца.
Когда зевается спросонья
и клонит в сон любую тень.

И только тысячи огней
ночную мглу отодвигают.
От их лучей снежинки тают,
и оттого они ценней.

И оттого милей закат,
что отдает багряным светом.
Природой пишутся сонеты,
которым я безмерно рад.

Но я скучаю по весне,
зовущей белыми ночами.
Когда свиданье со свечами
меня волнует лишь во сне.

А наяву не спит Нева,
и я не сплю в свечений ночи.
Люблю без темных полномочий
и без желания зевать

Снежный Петербург

Петербург, припорошенный снегом
величав и все также красив.
Улыбается мирное небо,
не жалея природную синь.
И соцветьем надежды сияют
золотые твои купола.
Я иду и блаженно мечтаю
о земных, невеликих делах.
И бесхитростным словом поэта
воспеваю твою красоту.
Ты – источник волшебного света,
от которого рифмы цветут.

Нева

От Ладоги до Финского залива
Выводит путь строптивая Нева.
У стен Орешка кажется пугливой,
А в град Петра заходит весела.
Ее веселье в радужном течений,
В волшебных бликах солнечной волны.
Биенье волн — источник вдохновенья,
С ним люди верят, что они вольны.
Неве к лицу гранитная оправа
И ожерелья питерских мостов.
Глядит достойно в реку берег правый,
А слева Зимний кланяться готов.
И проступает в водах величавость
От отраженья прелести дворцов.
И принимают невские причалы
Восторги яхт, судов и катеров.

Метель

Метель на Питер навалилась,
в подоле снега принесла.
Пути – дорожки замела,
умчалась с ветром, не простилась.

Притих мой город побеленный,
но светом елочки зажглись.
Вокруг предпраздничная жизнь,
и люд, надеждой окрыленный.

Пред Новым годом одарила
нас снегом матушка – зима.
Красны снежинками дома.
Над ними счастье воспарило.

Откровения Фонтанки

Я вытекаю из Невы,
теку по центру Петербурга.
Я не хочу быть слишком бурной,
мои течения плавны.
Иначе быть и не должно,
дворцы не любят суетливость.
Я их приветствую учтиво,
блистать не каждому дано.
Люблю нависшие мосты,
но больше всех с конями Клодта.
Мне даже шум настырных лодок
не доставляет маеты.
И, словно с барского плеча,
Большой Неве дарю я воды.
И, отрекаясь от свободы,
могу волною покричать.

Екатерининский парк

Иду по парку с раскрасавицей Надеждой,
А сам ищу следы Великой Катерины.
Но мельтешат вокруг цивильные одежды
Без пышной юбки и знакомой пелерины.
Из флейты льется откровенье жаворонка,
Маэстро Глинка заставляет оглянуться.
Сидит на лавочке курносая девчонка,
Сидит и слушает, не смея шевельнуться.
А рядом пенятся цветущие сирени,
И воздух жалует волшебным ароматом.
Барокко русское известного Растрелли
Не отражает никакого компромата.
Лишь золоченых куполов златые тени
Нас укрывают от назойливого солнца.
И день субботний, как святое воскресенье,
Надежду дарит из счастливого оконца.

Ростральные колонны

Стрелка, ростры на колоннах
в виде кораблей.
Здесь когда-то порт торговый
принимал гостей.
Фонари на тех колоннах
освещали путь.
Им маститый флотоводец
доверял судьбу.
Возле пирса суетились
знатные купцы,
Моряки не торопились
отдавать концы.
Разве можно торопиться,
если град Петра
Подставлял младые лица
с раннего утра,
Разгонял тоску — кручину,
пригласив в кабак,
Наливал сполна в братину
водки на пятак.
Нет давно уж мореходов
и купчишек нет,
А Ростральные колонны
украшают свет.

Сероглазый Питер

Город камня - жизнь моя. Кепка, зонтик, свитер
Не любить тебя нельзя. Сероглазый Питер
Всюду здешняя тоска дышит пониманием
Скука длится без конца. Нет пустых желаний

Все вокруг радушно спят, нехотя блуждая
И таинственно сопя молча рассуждают -
Не о том, что впереди. Не о том, что было
А о том, что льют дожди - долго и уныло

Я, такой же, как они. Добрый, без обманки
Петербуржцы - старики. Дети - коммуналки
Кухня, чай, соседский вой, медный крест под свитер
Твой бессменный часовой. Сероглазый Питер