Стихотворение Ирины Самариной-Лабиринт «Прощаю тебя...»

Прощаю тебя...

Memento mori*

Живой, но – трупа участью,
Кто ждать её всё учится…
А миг, уж близкий, он ли — пытки,
Коль говорят: «Отмучился!»?!

Придёт, укутавшись в платок,
Как отчего-то избавленье…
Иль, может быть, как тот глоток
В пустыне – миражом забвенья...

Косую Мудрость лишь любить
За дар последнего Мгновенья!
(Дала бы время "постелить",
Дабы смягчить "сие паденье!")

*лат. - Помни о смерти

Поэма «Безумие»

Календарь скукожился, устал,
Дни ушли в историю столетий.
Я пропал, в безумие упал,
Между строк не вижу междометий.

Говорю с надрывом, на износ,
Я ищу слова на цепь событий.
Мысли скачут, бегают вразброс,
Моя речь сановней и маститей.

Не пойму, зачем и почему.
Я ищу суть истины соитий,
Кто-то шепчет в ухо: посему.
Связь порочная – душа наитий.

Не мечтая, рассуждаю вслух,
На окне гардины шевелятся.
Я сижу на корточках в углу,
В потолок наверх глаза косятся.

Стрелки подгоняют время к двум,
За ресницами дрожат зеницы.
За глазами чувства наобум,
Циферблат задумчиво дымится.

Я лишенец, горя ученик.
На спине копаются мурашки.
Научило время, соль постиг,
На лице надрез и две подтяжки.

Дверь трясет, грызутся голоса,
И в проёме ёмкая фигура.
На ковре рисунок палача,
Улыбаюсь, тихо балагуря.

Моя совесть покидает ночь,
Где мечта купается в стакане.
Я пытаюсь чувства превозмочь,
Кошка допивает грог за нами.

Память ищет чувства в беготне,
Ранит дней, уставших вереница.
Прячется от ужаса во сне
Ночь в ночи – корявая блудница.

Вижу на стекле – сплошной коллаж:
Голова змеи горит в глазницах.
В середине плачет жуткий глаз,
На оконной раме в сонме лица.

Собираю мысли, бормоча,
Капли бьются, падая из крана.
Наливаю двести первача,
На душе кровится злая рана.

Заблестела в золоте волос,
С перепуга рыжая щетина.
Выпиваю двести как за сто,
Одиночество глаза морщинит.

Кто-то рвется из утробы вскачь,
Мои страхи бегают в стремленье.
Я пытаюсь волей дух запрячь,
Позабыв вчерашние сомненья.

Размахнулся – вижу рикошет,
Мой соперник, моя тень смеётся.
Бьет меня, в руке блестит стилет,
Смерть за мной на цыпочках крадётся.

Нагнетаю страхом свой маразм,
Отбиваюсь, бой даю вприсядку.
Тень визжит: «Добьём ворюгу враз!»
И душа бьёт, радуясь, в сопатку.

Слышу за спиной зловещий смех,
Мои силы стали покороче.
Тень орёт: «Его убить не грех», –
Примеряюсь, бью опять что мочи.

Одиночество-подруга, мразь,
Бьёт кувалдой по ноге, сверяясь.
Пропадаю. Я испуган, злясь,
Вижу в зеркале обрубок рваный.

И душа строптивая в упор
Мне плюёт в глаза и, ухмыляясь,
Я держу в руках большой топор
И стою напротив, не виляя.

Я стараюсь тень ногой убить,
И ловлю глазами взгляд в проёме.
Все равно вам силой не добить,
Пусть фонтаном льётся ругань в доме.

Я харкаюсь кровью, суечусь.
Тень устала бегать, отбиваясь.
С одиночеством в надежде бьюсь,
Гневом от бессилья обливаюсь.

Наливаю всем по двести в час,
Память горькая, страда-сиделец.
Я прошу: не надо резких фраз,
Мне в проёме чудится пришелец.

И душа, бесстыжая мещанка,
Зашипела: «Вот он, супостат».
Говорит: «Была ему служанка».
Вместо слов проклятье, перемат.

Говорит: «Я стала оборванкой,
День и ночь блудила напрокат.
Негодяй, паскудная поганка,
Он порвал мне платье, виден зад».

Моя суть от злости матерится,
Гость смеётся: «Перестань орать!»
Тень моя по-доброму кривится,
Надоело драться и страдать.

Достаю аптечку и бинты,
Делаю укол и ставлю чайник.
С одиночеством душа на «ты»,
За столом втроём, напротив – странник.

Я вступаю в разговор, смеясь,
Кто не первый – первый начинает.
Одиночество с душой, бодрясь,
Вытирают слёзы, обнимают.

Вы едины вместе, но не вместе.
Ну, скажите, что у вас стряслось?
На каком, скажите, перехлёсте
Ваша дружба резко стала врозь?

На пороге счастье загостилось.
Не впустили и, наоборот,
Не родили – значит, не родилось.
В половодье не искали брод.

Меланхолия внесла разруху,
И депрессия сковала жизнь.
Сумасшествие залезло в ухо:
Я безумием своим гоним.

Время пишет, время – для грехов.
Обманулся и нашёл измену.
Не хотел быть грешным без рубцов.
Я грешил, молился феномену.

Мне милее зависть, чем восторг,
Я поставил гордость на колени.
Мне ханжа поближе, а не лорд.
Я отрезал пальцы без гангрены.

Разорвал на сердце две аорты,
Улыбался, не скрывая зло.
Мне по нраву твёрдость и экспромты,
Я мечтал, но мне не повезло.

Я пойду в дурдом с Наполеоном
И увижу строй его солдат.
Мы устроим там любовь с наклоном
И подскажем, где дорога в ад.

Мы поскачем на врачах галопом,
Скручивая губы узелком.
Оскопим лекарствами, не скопом,
Лучше негодяи с кошельком.

На коленях, у кривых зеркал,
Я одно увидел наизнанку:
Чёрт на скрипке полонез играл,
Бесы танцевали спозаранку.

Разрывая жилы, вены рву,
Здесь считают время виртуальным.
Сам себе застенчиво шепчу:
«Я сижу на лошади с изъяном».

Я хочу любить одно, своё,
Обнимаю тень, себя ломая,
Я люблю зело и просто зло,
Ночью в гости ведьму зазывая,

Я люблю слова. Где любят лесть,
Становлюсь пониже, может вровень.
А ещё люблю места, где месть.
И с луной сижу на небосклоне.

Я хожу за дьяволом с опаской,
Опахалом отгоняю мух.
Он умён и он со мною ласков.
Люди распускают гадкий слух:

«Он частями покупает душу,
Платит хорошо, готов вперёд.
Иногда он летом любит стужу,
Он не лицемерит и не врёт».

Я купался и ходил по морю,
Просыпался и бежал опять,
Был на Каракумах и Босфоре,
Научился чувства опреснять.

Снились белой ночью чёрный конь
И седло с каймой из красной кожи.
Дождь просил у облаков дисконт,
И земля твердила: «Будь построже».

За венком слова, на сердце память,
Сохнут слёзы, и скорбит любовь.
Эпитафия – печать на камень,
Голая душа без каблуков.

Комплексы порочные из детства,
Честь порой – смешная самоцель.
Жизнь канючит на погосте место,
Саван белый – вечности постель.

Я – исчадие людских грехов,
Мне реальность убивает душу.
По ночам дежурю у мостов,
Выворачивая страх наружу.

Мона Лиза

Ты исполняешь чьи-то грезы
лицом невиданной красы.
Цветок, вобравший прелесть розы
и свежесть утренней росы.

Твою загадочность улыбки
никто не может разгадать.
И часто делают ошибки,
пытаясь с нею флиртовать.

Тепло застенчивого взгляда
едва касается крылом.
И ты не видишь то, что рядом,
и забываешь о былом.

Такая сила притяженья
подвластна чистой красоте.
Шедевр эпохи Возрожденья
да Винчи создал на холсте.