Любимые статусы пользователя Ирина Расшивалова - 46.

• Имеем ли мы, старшее поколение моральное право требовать от молодежи сегодня то, что недодали им вчера?

• Милосердия — лучшая вакцина от хворей любых.

• Никогда ни от кого и ничего не жди. Ни на кого и никогда не надейся — так легче жить, так жить легче!

• Одиночество — легче всего становиться уязвимым.

• Любой боксер может научится класть плитку, но ни один плиточник ещё не стал боксёром.

• Каждый стремиться высоко взлететь, вот только высота у каждого своя.

• В сердце моём всегда найдется место, для любви и милосердия!

• Независимо от обстоятельств я живу и не парюсь — парюсь и продолжаю жить.

• Душа и сердце часто недовольны поведением тела и часто прощают его!

• С высоты птичьего полета — все кажется красивым!

• Комплименты часто лицемерными бывают, но одновременно спасительными.

• Когда действия опережают мысли — вступает в силу деградация!

• Проклинают других чаще всего те, кто сами проклятие на себе не испытали.

• Всё, что мы видим, слышим и чувствуем — часто иллюзией оказывается.

• Человек с доброй душой — возможно и не сможет нагадить вам в душу, но по морде врезать сможет вполне!

Из детства выйти никогда не поздно.
Вернуться в детство нам уж не дано!

Не стану

Не стану клясться я, и обещать,
Что звёзды для тебя с небес достану.
Сдувать пылинки, деланно, с плеча,
И заставлять любить себя не стану.

Не стану погремушкой для тебя,
Ни рыбкою, ни зайчиком, не стану.
Лучом рассветным тёплым, что любя,
Приносит радость утра, слышишь, стану.

Я стану тем заветным дневником,
Которому доверишь смело тайны,
Беспечным легкокрылым мотыльком,
На свет во сны влетевшим неслучайно.

В беде любой подставленным плечом,
Надёжным другом, от ветров стеною,
Внимательным отзывчивым врачом,
Как только вдруг окажешься больною.

Захочешь, стану полной тишиной,
Покой дарящей в миги озарений.
И выходкой развеселю смешной,
В минуты грусти вечером осенним.

В постели буду вольности шептать,
На пике страсти ураганной, в ушко.
Могу, чем хочешь для тебя я стать,
Но только не верёвочной игрушкой…

Однажды вечером

Разбрелись по усталости мысли,
На экране мелькает кино,
Я один – только сумрак и виски,
Да открытое настежь окно.

А на улице мается вечер,
Шум машин, бледный свет фонарей,
Где-то там же разлуки и встречи,
Неприкаянность, толпы людей.

И витрин полусонных свеченье,
Ветерок, сиплый гул голосов,
Неохотное в ночь погруженье,
Запах пыли и скрип тормозов.

Подо мной тяжко кресло вздыхает,
На экране сгустился туман -
А ведь, верно, и так умирают,
Без страданий, болезней и ран ..

Какими, Господи, словами

Какими, Господи, словами
изречь мне горе матерей?
Сияет нимб над головами
их убиенных сыновей.

Сияет нимб. И Крест воздвигнут.
Ты, Господи, на нём. Гляди,
как матери к Кресту приникнут
без слов, без слёз – лишь ком в груди.

От тишины – мороз по коже,
и плачет колокол один.
Вот так стояла Матерь Божья
над гробом, Господи, Твоим!

От горя каменеют очи
и нет страдания острей…
Прими погибших, Авва Отче,
утешь несчастных матерей,

молитвам материнским внемли
и покажи скорбящим днесь,
как сыновья ложатся в землю
и вырастают – до небес.

Адово пламя

В тот страшный сорок третий год
Я был совсем ещё ребёнком,
Не знавшим горя и невзгод,
Весёлым, русым пострелёнком.

Нас было четверо детей:
Три брата и одна сестрёнка.
Мы жили просто, без затей,
Хлебали щи и ели пшёнку.

В пылу военных этих дней
Скажу вам прямо -
На свете не было родней
Отца и мамы.

Был ясный день. Я был с отцом.
Играя с ветерком весенним,
Совсем не ведал я о том,
Что для отца был день последним.

Я взмахом вторил ветерку.
Над головою птицы пели.
Он резал сечку на току,
А я качался на качелях.

А в это время, там, в лесу,
Фашистов драли партизаны,
За хвост, как рыжую лесу,
Расставив ловкие капканы.

И видно поприжали хвост,
Лисе проклятой!
Свезли и Ганса на погост
Наши ребята.

Но было больше во стократ
Врага, что били,
Чем наших боевых ребят,
Что отступили.

Раздался взрыв – Один! Второй!
В бору стреляли.
Отец схватил меня – Домой!
Мы побежали.

Вернулись. В хате заперлись.
Все были рядом.
И крепко, крепко обнялись.
Так было надо.

Но спрятаться не удалось.
К нам в дверь стучали,
Затем прикладами стволов
С петель сорвали.

Нас быстро вывели во двор.
Надменно - hande hoch орали.
Свернули старенький забор.
Потом по улице погнали.

Фашисты выгоняли всех -
Из всех домов, из каждой хаты.
Их был зловещим лай и смех.
Мы шли под дулом автоматов.

Нас не жалели никого!
Кто падал, тех прикладом били,
И ни детей, ни стариков,
Нет, – никого не пощадили.

Не зная в чём наша вина?..
Куда ведут нас злые фрицы?..
Как кадры из дурного сна
Тянулись люди вереницей.

Согнали жителей в сарай.
0х, сколько там народу было,
Когда каратель полицай
Захлопнул дверь, свиное рыло.

И вот тогда, в кромешной тьме,
Прижавшись к маме,
Вдруг, что-то щёлкнуло во мне,
Как в Божьем Храме.

И озарил всех яркий свет!
Разверзлись тверди!
На небесах ведь смерти нет, -
А есть Бессмертье!

Сам Бог Христос нам нёс венец
В холщовом платье!
А рядом с ним стоял отец,
Сестра и братья.

Я ясно слышал - хор запел!
Христа о Чаше мы молили!..
Но умирать был наш удел -
Нас всех враги приговорили.

Огонь! - скомандовал палач.
Пальба. Эсэсовские звери.
Сарай был заперт. Крики. Плач.
Но люди выломали двери.

И мать, как птица из огня,
На свет отчаянно и смело,
На крыльях вынесла меня,
Закрыв от пули своим телом.

Она лишь вскрикнула – Застынь!
Склонившись надо мной понуро,
Упавши в горькую полынь,
Когда стрелял в неё Васюра!

Из ран её сочилась кровь,
И материнская любовь,
Как купина неопалима!
Но смерть была неумолима.

Стоял безумный вой людей!
Толпа металась словно волны,
И реки крови, ужас, стоны,
Горящих женщин и детей.

Сарай распух и затрещал.
Уже пылали пол и стены,
И вдруг, пахнуло едким тленом,
И разом потолок упал.

Врага сковал животный страх.
Застыли фрицы словно мыши,
Смотря, как на людских костях
Плясала рухнувшая крыша!

Не помню сколько я лежал,
Казалось, даже не дышал.
Вокруг меня тела горели,
А кто был жив, ещё хрипели…

Я слышал кто-то просил пить.
Пусть это был их миг последний,
Всё, всё живое хочет жить! -
Старик и мальчик семилетний.

Но чем тогда я мог помочь?..
Я приподнялся над землёю.
Фашисты ехали уж прочь,
Ползя поганою змеёю.

От той змеи кровавый след
Тянулся в небо, и отныне,
Я осознал - деревни нет,
Нет никого уже в Хатыни.

Лишь губы детские тряслись
И сердце бешено стучало…
И там, где раньше была жизнь,
Там пламя адово пылало.

29.03.2025 г.

Стих написан по свидетельствам выжившего в Хатыни Виктора Андреевича Желобковича.

Ганс Вёльке – чемпион берлинской Олимпиады 1936 года по толканию ядра и любимец Адольфа Гитлера.

Григорий Васюра – украинец, бывший школьный учитель, затем старший лейтенант Красной армии. После того, как попал в плен, он пошел служить немцам. Дослужился до должности начальника штаба 118-го полицейского батальона. Командовал расправой в Хатыни.
… показать весь текст …

Очередь проходит не только мимо кассы в магазине, но и мимо продажной женщины.

В последний раз, человек видел счастье своими глазами тогда, когда оно стало его же страданием.

Каким же жалким должен быть человек, чтобы влюбиться настолько, что он не может дать ничего больше, кроме любви.

Чтобы исключить контроль в отношениях — твоя женщина должна знать о тебе всё, кроме того где ты находишься.

Если кто-то посвятит всего себя тебе полностью — какие бы ни были у вас разногласия, он от тебя никогда не откажется.

Чем больше у человека ума и образованности, тем более изощрённее его догадки.

Когда люди смотрят на меня, они видят во мне не то, что я о себе знаю. А когда я смотрю на них, я вижу в них не то, что они знают о себе. Отсюда возникает вопрос, кто на нас смотрит?

Бывает в молодости слушаешь тех, кого не следует слушать и не слушаешь тех, кого следует слушать. Общаешься с теми, кто тебе льстит, обещает и восхищается тобой. Все эти люди с ледяными глазами и каменными сердцами растворяются при первых же твоих серьёзных проблемах. И с возрастом всё чаще понимаешь, пока ты смотришь на север и ждёшь тех, кому ты безразличен, те кому ты по-настоящему дорог, идут к тебе с востока.

Когда человек важен, ему не нужно привлекать к себе внимание. Если масштаб его личности велик, его будет видно даже за горизонтом.

Всякий трус храбреет когда платишь ему золотом. А герою достаточно одной улыбки.