Диана Парулина - цитаты, высказывания (Страница 8)

Чёртов девятый вал

Друг мой, ты чего здесь? и плачешь о чём?
– я трус и слабак, но я вам должен признаться,
это я разбил окно футбольным мячом,
а убежал, чтобы вы не стали ругаться.

я просто девчонку хотел подразнить,
но я честно не думал, что выйдет так.
теперь она точно не будет меня любить.
снова скажет, что я трус и дурак.

– ты знаешь, мы с тобой заодно,
и мне со стыда бывало некуда деться.
– вы тоже однажды разбили окно?
– кое что похуже... сердце.

я сначала сразу сбежал, как ты,
испугался, да и не хотел разборки,
а потом ожило что-то... сжалось внутри,
и я трепетно стал собирать осколки.

я мастерил ключи к той заветной дверце,
в кровь изрезал руки и убавил в весе...
– а кому принадлежит такое хрупкое сердце?
– одной заколдованной отныне принцессе.

– её заколдовал какой-то злодей?
– ты чудовищно прав! он убил её, не скрывая гордость.
самая сильная боль – от самых близких людей,
потому что от них мы не ожидаем жестокость.

– получается, она знала в глаза того, кто её убил?
– да... и даже всё с той же нежностью в них смотрела.
её убийца её слишком сильно любил...
и она его слишком сильно любила.

просто жизнь такая каверзная штука,
что стоя вот так лицом к лицу,
не всегда поймёшь, что свою руку
ты протягиваешь снова подлецу.

злая шутка, гадостная шалость,
мы в упор её не видим... до конца.
стоит ей поддаться только малость,
и разбиты уже вдребезги сердца.

– а принцессы что?
– а что принцессы?!
у них на это свой дурной закон:
чтобы рыцарю добавить интереса,
должен появится и дракон.

тогда смельчак начнёт борзиться
и проявлять радушно стать.
в красавицу ведь мало лишь влюбиться,
её ещё нужно завоевать.

– а твоя принцесса... из какой она сказки?
– ой, ты вряд ли такую читал...
но я пропадаю, смотря в эти глазки.
она мой чёртов девятый вал.

она мой риск... и я рискую любить,
ведь нельзя избежать пожара, просто боясь огня.
– а разве тогда можно любя убить?
– можно. но вместе с любовью
СЕБЯ.

… показать весь текст …

Эвтаназия

Ты сам всегда говорил, если не складывается – вычитай,
но я думаю, что через пару дней мне не помешала бы эвтаназия.
зачем нам этот нелепый выбор: ад или рай,
когда у молодости аромат безобразия?!

четверг снова косит под пятницу, учит пресекать на корню.
чёрт ночами по сердцу с пачкой "LD" гуляет.
ты снишься мне каждую ночь, и я только поэтому сплю.
я люблю всё, что в тебе есть, хоть ничего из этого не понимаю.

город крепко и нежно держит в когтях мою талию,
говорит, что все службы приедут уже после того, как меня убьют.
мол, я сама подписалась на вакханалию,
мол, люди и омут находят во мне, и приют.

лёд подо мною трещит и пугает, но он где-то с ярд.
странное чувство ластится и трётся о ноги, как кот.
если не поможет врач, то непременно поможет яд...
только я сама себе и яд, и, знаешь ли, антидот.

не доверяю. на окнах решётки, даже не сетки.
мы совсем не такие, как были вначале.
теперь остаётся, насыпая в ладони цветные таблетки,
тихо молиться: «только бы откачали».

твоя кровь для меня то же самое, что гренадин,
а скандал расслабляет больше, чем запах сандала.
мы сровнялись, в нашей игре счёт 1:1...
но не думай об этом, я просто так сказала.

мой двухтысячный стих будет не о тебе, обещаю,
но сегодня меня манят скалы и морская пена.
если ты теперь напишешь мне «я умираю»,
я закажу музыкантов и траурный марш Шопена.

у каждой истории свой конец, но ты же меня не уступишь,
рука всё ещё держит за капюшон, пока я на краю.
– что ты устроил ромашку?! любишь, не любишь...
– так любишь, ромашка?
..
… показать весь текст …

Умалишённый

Я, для себя незаметно, доверил и силу, и слабость,
стал почему-то смиренным и зачем-то влюблённым,
протягивал горсти сахара, отдавал последнюю сладость,
а океан вопреки оставался солёным.

ты, наверное, мой главный смысл, основная причина
и блеска в глазах, и на сердце трещин.
моя самая непокоримая вершина,
моя самая непокорная из женщин.

ты – майский снег. ты – ядовитый дурман.
ты – запретный плод. ты – отрада прощённых.
я с любовью твоей лишаюсь ума,
а ты не любишь умалишённых.

так что рассказывай им, как когда-то мне, свои глупые новости,
песни пой невпопад, читай дурацкие книжки,
строй глазки прохожим, флиртуй без зазрения совести,
отшивай идиотов и крути пустые интрижки.

не смей позволять мужчине быть с тобой грубым,
доверяй случайной странице и подруге-судьбе.
и скольких бы не целовала ты в губы,
обещай читать им мои стихи о тебе.

Шесть букв...

Такие, как ты, остаются одни, и хотят, чтобы их любили.
такие, как ты, подбирают для боли самый красивый слог.
ты говоришь: «Бес, затерянный в кадрили»,
я говорю: «Бог».

я бы подносил букеты к твоему изголовью...
кладбище тоже пестрит цветами, но какой от них толк?!
я говорю: «зверь... молящий о ласке, истекающий кровью»,
ты говоришь: «волк».

по прокуренным кабакам я шатался, ища покоя.
я пытался за ворот себя достать из дерьма.
я почему-то решил, что ты – моя воля,
а ты оказалась – тюрьма.

ты нарушила ритм, но сердце продолжило биться.
я переставил иконы и снял с руки красную нить.
я говорю: «невозможно в тебя не влюбиться»,
ты говоришь: «тебя невозможно любить».

мне твердила ещё живая твоя натура,
что прощание – это боль... но это кромешный ад!
я говорю: «любовь – это микстура»,
ты говоришь: «яд».

пускай сердце – храм, тогда я атеист. некрещёный.
мы не чета. я – сучий сын, ты – сущий дар.
я говорю: «я – холодный и обречённый»,
ты говоришь: «я – пожар».

мне в горло вцепилась агония. жестоко, двумя руками.
душит бессонница-сволочь или проклятый грипп.
или тот крик, что нарекают стихами...
литература, которой зовётся душевный хрип.

нельзя раздавать одну колоду и на Дьявола, и на Бога.
встретив тебя, я понял, что омут действительно тих.
ты сидишь на чужих коленях, строя из себя недотрогу,
а я выбираю покорно стоять на своих.

во мне угасает страх, но закипает кровь.
я нарушаю закон, и честно иду на суд.
я называю всё те же шесть букв – л ю б о в ь,
ты тоже называешь – а б с у р д.

ты не первый мой шаг, но ты первый отказ.
сорваны тормоза и риск уже не равен нулю.
ты – мой жгучий азарт. это мой первый раз.
первый раз... когда я правда люблю.
… показать весь текст …

Ты нравишься моим чертям

Моё сердце преждевременно отправилось к погосту,
захватив с собой слегка увядшие цветы.
в моей жизни оказалось всё предельно просто:
я не люблю тех женщин, которые не ты.

в твоих глазах не то, что пляшут бесы,
они там жгут костры. и в суете аврала
испишет все листы слезливой пьесой,
очередной несчастный, которому ты отказала.

я хотел бы пить не за тебя, а тебя, и до самого дна.
я устал узнавать в своих мыслях твой слишком знакомый почерк.
в моей голове которые сутки звучат лишь твои слова:
«аккуратней с любовью, на сердце влияет очень».

ничто не убивало меня, как ты, но другим я не сдался.
в твоей сумочке вальтер, а я курок давно не держу.
пусть повесятся те, кто к тебе прикасался...
или я их сам задушу.

я знаю столько твоих оттенков, и каждый ревную.
я не хочу, чтобы их ещё кто-то знал.
но я проиграл нашу с тобой мировую,
и даже героем истории явно не стал.

но стоит тебе только махнуть рукою,
и я положу этот город к твоим ногам.
если однажды ты скажешь: «я так хочу к морю»,
я отвечу лишь: «собирай чемодан!».

а пока я ищу для встречи нелепый повод,
и вернусь, как в стихах, на зло всем смертям.
прошу, приходи почаще в мой скромный омут,
ты уж больно нравишься моим чертям.
… показать весь текст …

– Почему вы так смело меня поцеловали?
– Спросить разрешения – это дать себе повод получить отказ. А я не был готов так рисковать.
– То-есть, о том, что вы можете получить по морде вы вообще не подумали?
– Подумал. Но вы же не дали мне по морде...


Я уже давно не мог думать ни о ком, кроме неё. Она какая-то непонятно для меня дикая и при этом слишком нежная. Сначала ведь я хотел поиграться, и я даже знал, что она в курсе. Но оказалось, она играет лучше. Её слова стали для меня, как мёд в чае. Глаза – заставили верить в магию, как и заставили бы любого другого дурака. Она была из тех, кто не просто продался в глаза, а врезался в память. Я знал, что она в итоге всегда получала внимание всех, кого желала, и знал, что я тоже попал под эту раздачу. Я покорился, а думал, что завоевал. Я здоровался вместо неё, чтобы никто лишний раз не прикасался к её запястьям, что пахли ранними вишнями. Я шёл всегда на пару шагов за ней, и ловил, падающие на неё взгляды голодных прохожих. Она любила определённость и ненавидела полутона в важных вопросах. Она научила меня тому, что за розой ухаживают так, как нужно розе, а не садовнику.
Она всегда говорила: «Не родился ещё тот человек, без которого я бы не смогла». И я ей завидовал... Потому что она стала моим табачным дымом. Моей смертельной дозой. Моим последним граммом опиума.
Сначала я тону в ней, опускаюсь до самого дна, встречая там свою гордость, а после мне показана УБОД. Но и без неё я живьём ухожу под воду. Мне нравится в ней всё, кроме того, что её нет рядом. Она – сладость, нежность французского сорбета. Она – яд скорпиона. У её губ вкус вишнёвого ликёра, а её глаза – это религия. Такие я видел только у кошек и у неё. Я вечность готов бродить их зелёными райскими садами. В них и в январе цветёт весна. Именно такого цвета было бы море, если бы достигло своего совершенства. Люди с таким цветом глаз любят лишь раз в жизни.
… показать весь текст …

– Я посетил почти все одинокие города и исследовал дикие страны,
я встречал разных женщин, но вас так и не смог забыть.
я помню, вы любите танцы... а что, кроме них?
– романы...
– читать?
– заводить.

На вулкане

На встречу с тобой я не буду красить ресницы,
да и в этих стенах плач никак не положен.
нам, наверное, стоит от многого откреститься.
смотри, мои ножи все разом выпали из ножен.

берега никогда не боялись морской и сумбурной пены,
а саксофон продолжал играть ненавистный джаз.
есть такие слова, что рушат любые стены,
и есть такие, что разрушают нас.

не свернуть бы шеи, разглядывая, что там за плечами,
не сводить к одному итоги совместных ночей,
забывая, что иногда затяжное молчание
красноречивее всяких речей.

сидя на кухне, лепить пельмени, невпопад кричать песни,
вытирать муку с носа и игриво одёргивать бровь.
говорить: «лепи аккуратней! этих уродцев сам будешь есть»...
в этом тоже была любовь.

оспорив все статьи в своём приговоре,
а в нечестном бою разрешив себе "ход конём",
понять, что корабль не тонет, стоя в открытом море,
он тонет, когда море само оказалось в нём.

залезая руками в души, доставая до самых недр,
мы оставляли болючую правду в нашем радушном храме.
но как бы сильно человек человеку не оставался предан,
кажется, мы больше не можем жить на вулкане.
… показать весь текст …

Дрянь-игрок

Я узнал шестизначный пароль. и не смей ворчать.
скучный, до жути банальный: любовь. опять.
ты просила серебряный револьвер и тебя обнять.
так подло, в упор? в общем, считай до десяти, и стреляй на пять.

но знай, каждый, кто больше тебя достоин – лежит на дне.
каждый, кто раздевает взглядом – горит в огне.
почти каждый, кто люб тебе, не нравится мне.
а ты приходишь так ненадолго и только во сне.

мой словарь заменяет «жизнь» на «пока не сдох».
нет надо мной уже власти, но есть ещё бог.
из меня, может, славный любовник, но дрянь-игрок.
я усердно пытался забыть тебя, но не смог.

мои чувства – лесной пожар. ежегодный. под ноль.
каждый, кто тебя обожал, пролил свою кровь.
из них каждый мне угрожал, но не дрогнула бровь.
во плоти именной твой кинжал и немного любовь.

пытаясь до тебя докричаться, я вкрай охрип.
у меня лихорадка, аритмия, какой-то грипп,
просто бесстоница или хронический недосып.
каждый, кто был с тобой, сейчас кормит рыб.

так что целься в голову, если будешь стрелять.
моё сердце уже не пробить, а боль не унять.
я пытался тебя долюбить, но сперва поменять.
и в моём диагнозе напишут твоё имя. опять.
… показать весь текст …

Код 143

Ты примеряешь любовь, но не ляжет никак её воротник,
разве что не под силу тяжёлым на шею камнем.
и никто тебя не спасёт. не услышит ни плачь, ни крик,
а ты, вроде, стоишь живой, только без толку, если изранен.

я бы взял и в одиночку этот уставший город,
но пишу тебе письма о прохудившихся сапогах и военной каске.
моя рота: избыточное мышление и тактильный голод.
кем вырастает ребёнок, лишённый любви и ласки?...

пусть я не искал тебя истошно по координатам, а всего-то выследил,
но и ты вслед кричала не наставления, а больше проклятия.
и в конце ты меня опять оставляешь при смерти...
или на этот раз я тебя?

кто-то нас будет любить, такими, какие мы есть... любыми.
за косую улыбку, стихи или фразы, созвучные с мамиными.
мы не рождаемся грешными, но и не уходим святыми.
нам бы просто остаться живыми, пускай и ранеными.

это страшно, но я стал привыкать к тишине снарядов,
я поставил табличку «минное поле» у нас тут и у себя внутри.
написал бы прямо, не дрожала б рука. сказал, была бы ты рядом.
но если дойдёт письмо... дорогая, код 143.

Кукла

Я с тобою сама себя перестала боятся,
и ты первый, кто подходит так смело всё ближе.
я каждую ночь пытаюсь до них докричаться,
но мой голос почему-то не каждому слышен.

я ступаю, быть может, шумно босиком по холодной земле,
но я просто ищу, кто бы смог разглядеть мою душу,
не боялся познать моё дно, только я и сама на дне...
превращаюсь в три тысячи сорок восьмую игрушку.

я жду, что кому-то придётся по вкусу мой игривый, пугающий остров.
но если бежишь, не оглядываясь беги.
и мой слог ласкал, но всегда был убийственно остр.
но я буду ждать тебя здесь, у реки.

и мне не с кем поговорить, они мне не подружки.
а вы, люди, путаете одиночество и свободу.
я презираю солнце, но обожаю веснушки.
ну а ты особенно сладко уходишь под воду.

замкИ заржавели, сундуки утопились в пылИ,
но ты проходи. ты и есть моё подношение.
каждый, кто мне признавался в великой любви,
постигал безысходность и не мог изменить положение.

мне несут сотни кукол, не смотря в их пустые глаза.
ни синих губ моих не целуют, ни тонких запястий.
обесценились вкрай и хрусталь, и слеза,
но всё так же боятся меня, начитавшись глупых проклятий.

я создаю, но, кажется, этим всё рушу.
я смотрю как сжигают когда-то мои мосты.
я попробую ещё одну жизнь. я готова освободить душу,
но готов ли к этому ты?...

… показать весь текст …

МОЙ ВЕРНЫЙ ДРУГ – ПЁС

– Ты обещал, что мы вместе до конца... я не хочу, чтобы наш конец был таким.
– Увы, друг... жизнь оказалась опытной аферисткой. Я и сам не заметил, как поставил всё на кон.
– Что значит «всё»?
– Всё и значит, дружок... абсолютно. Я отдал им деньги, тайны, свои работы... я отдал свои годы, свою жизнь, а это, считай, отдал себя самого... не оставив ни капли меня для меня. Я теперь ничего не значу. Там, за этими стенами меня не существует... меня нет. Я так хотел, чтобы этот город меня узнал. Чтобы услышал, увидел, улыбнулся мне. Чтобы по этим узким улочкам сквозняками спешило моё имя, и с отдышкой приземляясь на центральную лавочку театральной площади, гремело отголосками смыслов, перебивая трёп верхних ложей...
А теперь, смыслов не имеют ни мои былые работы, ни я сам. Меня забудут те, кто однажды слушал, и я уверен, услышал мои кричащие стихи и смелые высказывания. Меня не узнают пока безрассудные незнакомцы и не посмотрят косо вслед, чтобы потом посвятить мне целые ночи, размышляя о том, как я смею себе позволить такую свободу...
– Свободу?! А была ли она у тебя?...
– Конечно! Любая мысль имела право прийти мне в голову, а став она моей, тут же ложилась гладью на листы и окатывала народ своим небезразличием к жизни. Любой уголок этого мира был для меня уютным домом. А каждый встречный человек становился и моим учителем, и моим учеником. Ты разве не помнишь эту свободу, друг?! Каково это... рассекать просторами, паршиво петь в полный голос, дышать полной грудью, любить необъятно всем сердцем, пить эту жизнь большими глоткАми и не боятся быть верным себе.
– Выходит, сейчас ты боишься, раз предаёшь себя? Ты сказал, что отдал им всё, а значит и отдал свободу?...
– Они сами её отняли.
– Нет! То, что нельзя отнять и называется свободой. Они не могут посягать на твои просторы и смыслы. Они сами заперты каждый в своей такой же тесной тюрьме... поэтому они никогда не поймут ни твоих песен, вольно танцующих по расстроенными струнам, ни твоих стихов, рассекающих рифмой великие неподчиняемые ветра.
Это они за решёткой, а ты – нет!
– Если бы, дружок. Мы с тобой в одной лодке, оглянись... лишь четыре стены, сужающие остатки сознания и оскорбительная подачка в виде этого ничтожно малого решёточного окна. Ну, и твои добрые глаза... не переживай, друг, тебя здесь не оставят... пожалеют, и выпустят.
– Я и сам могу уйти в любую минуту...
– Хах, так чего же, лохматый, не уходишь?
– Потому что я верен себе.
– Не понимаю...
– Моя личная верность заключается в верности тебе...
– О, этот огромный переваривающий всех мир... Мы в нём максимум муравьишки... и тебя раздавят не нарочно, а просто потому что не заметили, потому что им сверху тебя не видно. И всем плевать, куда ты тащишь свою ничего не значащую, никчёмную иголочку... хоть она больше тебя в два раза и тащишь ты её из последних сил.
– Этот город всегда притягивал поэтов, художников, музыкантов, романтиков... и психов. Разница между ними лишь в том, что кто-то вязнет и тонет в пустоте, а кто-то находит в ней свой простор. Я помню запах нашей свободы, я помню наши дороги, и точно знаю, что они нас ждут.
… показать весь текст …

Осколки небес

Я видел осколки небес и крушение самолётов,
и слышал оглушительно громкую тишину.
однажды я выжил, однажды сам был пилотом...
я видел мир с высоты и со дна войну.

я гулял по берегу моря, а море гуляло по венам.
я запрокидывал голову к небу, вдыхая в лёгкие жизнь.
а она отзывалась смеющейся чайкой и в ногах белой пеной,
и немного свободной мыслью, устремившейся ввысь.

я уходил в леса, в поисках новых стихов.
смело бродил круг костра, под пристальным чащи.
я слышал костей своих хруст, а перед – стаю волков,
и ждал, что они разорвут на куски и растащат.

я видел здесь девушку рыжую и босУю,
она зазывала меня в одну из измученных коек.
говорила: «ты будешь моим», убийственно нежно целуя,
«а если не будешь... я тебя не держу, покойник».

я шёл по минному полю, и что-то во мне жилО.
то ли молитва и вера, то ли саркома.
я пытался казаться солдатом, когда был рождён шутом...
шутом, победившим войну и дошедшим до дома.

я боялся смотреть в глаза, но всегда смотрел.
я боялся поддаться чувствам, но снова поддался.
я доставался тому, с кем я не у дел.
а мне доставался тот, кто остался.

я так часто жалел их, и поэтому лишь любил.
а они мне катетер в вену, и каплю за каплей глюкозу.
ей не нравился дым, а я с тех пор не курил.
ей не нравилась рифма, а я перешёл на прозу.

я помню запах залежавшихся мертвецов.
его не забыть, даже если я залпом спирт.
я слышал, как крик младенца будит отцов.
я шёл на всех парусах, а рядом шёл кит.

мне говорили, что я чья-то лестница и петля.
говорили, что я чьё-то дуло и выстрел.
говорили, что ненавидят меня...
а ещё, что я чей-то смысл.
… показать весь текст …

Мама-храм

Тихо, глаза закрывая, приходит ночь.
мама держит в руках уставшую дочь.
мама держит в руках небо-купол, как храм.
мама меня защитит, правда мам?

грозы навеят страх и спрячут луну.
мама вернётся только к рассвету, к утру.
мама прошла сотни ковылистых троп.
склонясь над кроватью, она поцелует в лоб,

сядет на край, рядом горит свеча.
мама – нательный крест и душевный причал.
сходят лавины, выходит река с берегов.
мама – мой южный край и надёжных кров.

мама – туманный вечер, цветочный луг.
мама – моя колыбель, когда тьма вокруг.
мама дует на рану, даёт шоколад.
мама – сосновый лес и цветущий сад.

дом на горе, в рассвет летит самолёт.
мы смотрим на звёзды и строим плот.
я лишь земная плоть, она во мне кровь.
мама держит за руку.
мама – любовь.

На обломке крыла

Жизнь в рукопашный с мукой.
плоть сползающая по скелету.
и скулит, извиваясь гадюкой,
точно висельник с табурета.

океан называя лужей,
пока сердце вкрай не остыло,
я заглядывал в дула ружей,
чтоб узнать, что меня убило,

чтоб поставить себя на учёт,
чтобы до тла догореть.
кровь по венам мёртвого не течёт,
а ты сам подставляешь спину под плеть.

когда солнце встанет, освятит дом,
уходи с погоста, костей не трожь.
не рассказывай мёртвому о живом.
не захочешь хлеба – не поспеет рожь.

под юным месяцем под рогатым
в волка из трясущегося щенка.
и всё кажется менее суррогатным,
и всё тянется ближе к земле рука.

пальто ударится кружевами,
а губы станут оттенка крови.
танцуй! тебе больше не помешают.
черней твоих глаз лишь крыло воронье,

а поцелуй оставляет порезы,
провоцируя тысячи крупных краж.
в грудной клетке затихли бесы,
не успев войти даже в кураж,

не допив забродивший компот,
побросав постели, дома.
здесь выживает тот,
кто летит на обломке крыла,

кто залижет сам свои шрамы,
терпения не одолжив.
за тобой же гнались шакалы...
почему ты всё ещё жив?!
… показать весь текст …

Ты пример того, как хочется поступить, но нельзя.
на твоей шее ключ от моей позолоченой клетки.
нет, не нужно сводить клеймо и складывать паруса,
просто то, что мы отчаянно ищем, оказалось чем-то чудовищно редким.

трудно заснуть, но ещё трудней просыпаться.
одному тяжело, но ещё тяжелее вместе.
и я правда очень хотела остаться...
на твоём надёжном плече в твоей инфантильной песне.

помнить, как кормили в тёмных районах бродячих котов
и на замену дождям уже в октябре ждали снЕга.
– я помню скандал.
– а я надкушеный свежий батон...
друг на друга смотрели два разных совсем человека.

– да, я видел пропущенный, просто режим полёта...
нужно было закончить отчёт, завтра по датам край.
ты же знаешь, у меня такая работа.
– ну, ты работе «привет» там передавай.

Быть тебе узором булата

Быть тебе остриём губительного клинка,
и разливаться узором булата.
и играть, как ребёнок, оставленный на дурака,
с противотанковой гранатой.

и виться тебе плющом в зрачках балагура.
и разбирать полжизни корявый почерк.
а мшистые стены вдоль берегов Амура
столкнут тебя вниз, вывернув позвоночник.

сердцу держать удар и быть горько-пряным.
губам – травить ядом, взгляду – колоть иглой.
то, что приходит в голову пьяным,
кончается черепно-мозговой.

и быть тебе зверем под дулом, умыться кровью,
датируя смерти в тетради с красной обложкой.
я этот туннель, стирая колени, рою.
старательно, честно. правда, десертной ложкой.

разыграется шторм, и суда покидают доки.
и включится свет после титров на чёрном экране.
нарушит все договоры, гаранты и сроки
запущенный мир, застрявший в оконной раме.

и жить тебе жизнью недолгой, убогой, собачьей.
и знать, что пчелиный мёд порою горчит,
любовь не всегда бывает уместной, а шутка – удачной,
а самый большой океан всё так же молчит.

и ждать тебе в спину ножа и меж рёбер патрона.
и пережить войну, чтоб запомнить мир.
героем останется тот, кто убил дракона.
драконом останется тот, кто берёг и любил.

наполнятся глотки и опустеют тары.
младенец увидит лишь небо со дна коляски.
наедине рыдают перроны и бары.
и суставы ноют от босоногой пляски.

и мысли под черепом бродят щекотно кротами.
и ты не сошёл с ума, просто под каждой крышей,
пока кто-то дремлет в кресле с котами,
шуршат свои законные мыши.
… показать весь текст …

Шёпотом

Я пишу Вам не потому, что скучаю.
не потому, что навеял Фауст.
я пишу Вам, скорее, совершенно случайно.
лишь потому, что так требует август.

о нас написал бы, наверное, Блок,
если не умер бы в сорок.
и знаете, если б Товарищ Бог
был менее добр, и менее зорок –

мы не встретились вовсе бы на Земле.
ну а так, в Вашем сердце есть место,
пусть заставленное, но отведённое мне.
а у меня к Вам лишь простыни текста.

я бывала покорней ручных котят.
но любовь – отшельник, а жалость – дрянь.
я сменила замки, адреса наугад,
а на Вашем окне распустилась моя герань.

Вы сказали, что я научила любить,
что любовь сбережёте и приумножите.
Вы клялись, что без меня не сможете жить...
но выходит, что можете.

а я к гадалкам бегала по ночам.
и фату, и белое платье мерила.
но Вы хотели дом из красного кирпича,
а я – из соснового дерева.

«посмотри, он замёрзший, ничей.
пожалей, полюби», только что потом?!
война не заканчивается ничьей.
и о важном говорят шёпотом.

я пишу Вам не ради морали...
разве что самую малость.
я пишу, чтоб сказать:
хорошо, что Вы не держали.
и хорошо, что я не осталась.
… показать весь текст …

Смолистая темнота

В тебе тлеет страх, там смолистая темнота.
и на шее шрам, словно проба.
под твоим пеньюаром нету креста.
в словаре твоём нету «любви до гроба».

ты знаешь о чём говорят на церковных службах,
чертей ‐ от рогов до копыт, меня - с головы до пят.
ты знаешь, как получить даже то, что не нужно.
я тобой воскрешён бывал и распят.

боль – всего-то привал. сердце – всего лишь орган.
я откровенно плевал на показатели кардиограммы.
я и без словарей умею любить до гроба.
а ещё я запомнил дорогу к тобой возведённому храму.