Стихи Георгий Скрипкин - Философская лирика

Нежность

Вот если б мир нам нежностью укрыть,
Вот если б землю нежностью укутать.
Тогда про горе можно бы забыть
И черствость душ осилить, не тоскуя.
Дарует счастье нежная рука
И без лекарств излечивает боли.
Я так хочу, чтоб нежности река
Не иссушалась невниманьем боле.
С каким теплом ласкает нежный взгляд,
Под ним любовь, как роза, оживает.
Я вызываю нежность на парад,
И пусть она по городу шагает.

Как жаль, что первые стихи...

Как жаль, что первые стихи не смог я сохранить.
Нещадно рвал их на куски, старался позабыть.
А в тех стихах пылал пожар не детского огня,
и гейзер искренней любви фонтанил из меня.

Быть может, были те стихи наивными порой,
но я готов был до конца стоять за них горой.
На острословов и лгунов обиды не таил,
но покушенье на любовь без драки не сносил.

Живые строки находил я в маминых глазах.
Ее душевное тепло не раз воспел в стихах.
Писал про ветхое крыльцо и опустевший двор.
Пытался время торопить судьбе наперекор.

И не заметил, как прошел пик юношеских дней.
Взлелеяв новую мечту, я поспешил за ней.
А распростившись впопыхах с родительским гнездом,
оставил первые стихи и начатый альбом.

Я хочу

Я хочу, чтобы солнечный луч
растопил бесконечные распри.
Благоденствие лилось из туч,
орошая любовные страсти.
Я хочу, чтобы каждый из нас
вспоминал материнскую ласку.
И, доверие взяв про запас,
не кичился представленной властью.
Я хочу, чтобы счастье в глазах
полыхало немеркнущим светом.
Чтобы радость была в голосах,
и она не глушилась при этом.
Я хочу, чтобы жизнь на Земле
хоронилась под доброй улыбкой.
Чтобы мир не держался на зле
и надежда не виделась хлипкой.
Я хочу, впрочем, есть ли резон
оглашать длинный перечень истин.
Милосердью поставлен заслон,
как и мнению быть альтруистом.
Я хочу..., но не смею учить
знатоков просвещенного века.
Впрочем, нужно историю чтить,
оставаясь всегда человеком.

Быстротечное лето

Тепло пришло в мой край без выбора.
Стряхнуло влажную усталость.
Вбираю солнце всеми фибрами.
Хочу, чтоб лето не кончалось.

А дни летят орбитой заданной,
мелькают жизненные даты.
И календарь, подобно жадине,
не хочет числами раздаться.

Куда спешишь ты – солнце ясное.
Побудь со мной еще немножко.
Ночную тьму спишу я в разное,
спишу хотя бы понарошку.

Букет цветов

Букет цветов в хрустальной вазе –
сказатель прожитых годов.
Прошедших лет уже не сглазить,
они умчались вглубь веков.

Прошедших лет уж не воротишь
и не исправишь их черед.
Закрыты в прошлое ворота
и не найти удобный брод.

Но где-то в памяти безбрежной
струится жизненный ручей.
С ним не иссушится надежда,
где светят тысячи свечей.

Пока людскую память греют
слова о тех, кто улетел,
моя Земля не оскудеет
и не наступит беспредел.

Маме

С праздником вас, дорогие и милые мамы. Мы вас очень любим и боготворим. Простите, если что не так.

На склоне прожитых рассветов
все мысли тянутся к тебе.
В твоих глазах ищу ответа
в моей стареющей судьбе.

С тупой настырностью листаю
годами трепаный альбом.
Когда-то вместе мы мечтали,
что я не брошу отчий дом.

Что я законную невесту
в твои хоромы приведу.
И пусть стеснительно и тесно,
зато у мамы на виду.

Зато в родительской постели
ты вновь услышишь детский крик.
Но наши гнезда опустели
и мы умчались не на миг.

И я читал в разлуке письма,
обильно мытые слезой.
И впопыхах не видел смысла
делиться радостью с тобой.

Я упивался своим счастьем,
вещал привет издалека.
И не заметил, как в ненастье
безвольно свесилась рука.

И перестало сердце биться
в твоей немеющей груди.
А я не мог в том убедиться
и крикнул – мама, погоди.

Но это позднее прозренье
умчалось с криком в небеса.
С тех пор молю твое прощенье
и вижу милые глаза.

Слеза

В прошедшей жизни бесшабашной
Моя слеза была скупой.
Она не делала поблажек
Ни женской доле, ни мужской.
Она в багаж сдавала жалость,
Поймав удачу за рога.
Минуя нищих, убеждала,
Не мне протянута рука.
При виде скорбного начала,
Когда хотелось пореветь,
Слеза за мной не поспевала,
Застряв в раздумии у век.
И вот теперь, на склоне жизни
Слеза готова окропить
И счастья горную вершину,
И горя порванную нить.

Где-то...

Где-то небо плачет,
где-то солнцем жжет.
Где-то мир растрачен,
где-то сбережен.

Где-то возгорает
новая звезда.
Где-то вымирают
села, города.

Где-то за природой
числятся грешки.
Где-то на погоду
пишутся очки.

Нехотя кружится
жизни колесо.
Как бы нам решиться,
скинуть подлецов.

Как бы превратить нам
Землю в общий дом,
Чтобы не глумиться,
а ужиться в нем.

Неугомонная душа

О людях, сгорбленных печалью,
душа пронзительно кричит.
Ее с любовью повенчали,
и потому она болит.

И потому она трясется
над каждой маленькой бедой.
И не всегда ей удается
быть безмятежно озорной.

Душа без слов обиду чует,
спешит смягчить ее каприз.
От одиночества врачует
и уменьшает горечь тризн.

Она излечивает раны,
что продолжают донимать.
Ее ретивое старанье
мне в одночасье не унять.

Ах, Муза...

Ах, Муза, что тебе неймется,
зачем терзаешь душу мне?
Волненье в сердце отдается.
Сознанье будто бы в огне.

А ты по-девичьи смеешься,
нарочно путаешь слога.
Беспечно прозе отдаешься,
а мне поэзия близка.

Я присягнул задорной рифме,
убрал печаль из прежних строк,
отбросил скуку алгоритма
и повернулся на восток.

Уймись, настырная плутовка,
закрой не начатый роман.
В салон рифмованной тусовки
ворвался новый хулиган.

Возрождение

Смотрю, как почки пыжатся,
как грядки оживают.
Земля родная выжила,
иначе не бывает.

Росточки возрождения
торопятся на волю.
Безудержное пение
зовет во чисто поле.

А там многоголосие
весеннего концерта.
Душа в полет уносится,
сильнее бьется сердце.

Кладовка мыслей полнится
высокими мечтами.
Не все из них исполнятся,
развеются со снами.

Но чувство возрождения
вжилось в мое сознанье.
Я ставлю на цветение
и веру в созиданье.

Манящая синева

Высью вдохновляют горные вершины.
Небо надо мною манит синевой.
Синью возвращает прошлые картины -
первые полёты после строевой.

Первое паренье в лямках парашюта,
первое касанье матушки – земли.
Было бесшабашно и немного жутко,
но без дум о небе больше не могли.

Смело разбирались с силой притяженья
и взмывали к солнцу через облака.
И случалось в мыслях гордое броженье –
мы на нашу землю смотрит свысока.

…А теперь любуюсь прелестью равнины
с солнечным цветеньем и живой водой.
Высью вдохновляют горные вершины.
Небо надо мною манит синевой.

Жизнь моя

Крутилась жизнь моя бедовая
пластинкой медленного танго.
Была послушной и бредовою,
была естественной и странной.
Она звала меня вершинами
и дном манила без оглядки.
Но не кукожилась за спинами,
и не просила подзарядки.
То воспалялась свечкой праведной,
то фитилем горела робким.
Я со свечою жил по правилам,
а с фитилем как вечный пробник.
И вот теперь кручу по памяти
пластинку медленного танго
без суеты, без всякой паники.
И вряд ли скоро перестану.

Злотворение

Творить добро не так уж сложно в этом мире,
Сложнее сделать первый шаг на путь добра.
Трудней потомков удивить душевной лирой,
Чем загубить благой порыв в пучине зла.
Вот почему хиреет доброе начало
На иероглифах писательской строки.
Усвоив гнев, хмельная площадь зарычала,
И ощетинились соседи, как враги.
Тупая ненависть взъерошенных экранов
Переместилась на панели городов.
Мое отечество зализывает раны,
А я помочь ему сегодня не готов.
Мои стихи сегодня втоптаны в трясину
Кабацких песен и хип-хоповой муры.
Забили реперы на лирику России,
И люди тащатся от блеска мишуры.

Черный пристав

Бессонной ночи черный пристав
меня под утро посетил.
Кричал, чтоб я родную пристань
хотя б в мечтаньях навестил.
Иначе будет брать проценты
с моих несбывшихся надежд.
Возьмет поэму за бесценность,
пока ее сценарий свеж.
Он в ритме слов ногами топал,
сурово мимикой грозил.
И без конца ушами хлопал,
тем самым мозг мне выносил.
Но тут повеяло рассветом.
Убрался пристав с темнотой.
Воспрянул я в объятьях света,
умылся светлой красотой.
Схватил перо и на бумаге
письмо на Волгу срифмовал.
Меня спасли дневные маги
и ветер, что письмо послал.

Мгновения

Сорвался с клена желтый лист,
упал на рябь пруда.
Мгновенья мимо пронеслись,
умчались в никуда.
Я за мгновенья пролистал
осенний календарь.
Мечты. 0 том ли я мечтал
и все ли отдал в дар?
Стихи. О том ли я писал
и тем ли посвящал?
Капризных женщин я бросал,
но тех ли ублажал?
Сберег ли дерево идей,
творя свою судьбу?
Приблизил тех ли я людей,
плевав на ворожбу?
Я как то сразу поскучнел,
увидев желтый цвет.
Искать ответы мой удел,
но где найдешь ответ?

Мона Лиза

Ты исполняешь чьи-то грезы
лицом невиданной красы.
Цветок, вобравший прелесть розы
и свежесть утренней росы.

Твою загадочность улыбки
никто не может разгадать.
И часто делают ошибки,
пытаясь с нею флиртовать.

Тепло застенчивого взгляда
едва касается крылом.
И ты не видишь то, что рядом,
и забываешь о былом.

Такая сила притяженья
подвластна чистой красоте.
Шедевр эпохи Возрожденья
да Винчи создал на холсте.

Надежда никогда не умирает

Надежда никогда не умирает.
Ее бездушным жалом не возьмешь.
Она с судьбой по-честному играет,
лишь иногда показывая мощь.
И человек, идущий за надеждой,
стремится ввысь от илистого дна.
Ему чужда судьбинушка невежды.
В его глазах уверенность видна.

С ее руки нисходит облегченье,
когда о мгле кричат со всех сторон.
Она всегда поможет в излечений,
когда конец у жизни предрешен.
Она не сгинет вместе с человеком,
а перейдет к потомственной судьбе.
И озарится небо новым светом,
и отразиться, может быть, в тебе.

Святой человек

Тихонько умер человек
с молитвой на устах.
Прожил он свой нелегкий век
без злата на перстах.

Он скромно жил, скоромно ел
и в меру потреблял.
Дворцов построить не успел,
знать лишнего не брал.

Взывал душевностью своей
к творению добра.
И был примером для друзей,
верша свои дела.

Вокруг не видел он врагов,
и сам не делал зла.
Спасал заблудших от оков
дурного ремесла.

Ему вместилище святых
сложить бы светлый прах.
А он отверженным затих
с молитвой на устах.

Осенние раздумья

Нам летом некогда подумать
о быстротечности судьбы.
Лишь осень – дерзкая подруга
тоской влияет на умы.

Осенней серостью польщенный
я начинаю перебор
друзей, доселе не прощенных,
врагов, дарованных на спор.

Взглянув на желтое убранство
притихших парков и садов,
я замечаю постоянство
мечтой отмеренных шагов.

Под вой разгневанного ветра
на ум приходят те года,
когда спешил на край я света,
но не добрался никогда.

А в дождь осенний засыпаю,
и снится мне моя родня,
с которой вместе запеваю
про прелесть завтрашнего дня.

Черный цвет

Хочу я видеть все цвета,
но в черный цвет не верю.
Мне черный цвет подобен зверю,
за ним последняя черта.
За ним бессилен лунный свет-
-осколок ярких радуг.
И где вчера резвился праздник,
Сегодня правит черный цвет.
Опять безжалостное зло
подкралось незаметно,
Поганит землю черной меткой,
пускает кровь без лишних слов.
Пугает черною фатой,
скребется черной кошкой
И горя полное лукошко
несет с собою на постой.

Две свечи

За упокой свеча горит.
Свеча за здравие погасла.
Небесный ангел божьим гласом
с моей душою говорит.

И плачет робкая душа
под чистым гнетом сущей правды.
И нет целительней награды
ту правду слушать, не спеша.

Вкусив ее, я смог понять,
что жизнь – не заданная тема
и не набор стандартной схемы,
а плод душевного огня.

И воспылала та свеча,
что преждевременно погасла.
Какое чудное причастие
под божьим ликом помолчать.

Забвение

Поэт, с забвением обнявшись,
стирает с чистого листа
все то, что ждет его мечта,
и замирает, не дождавшись.

Его оборванную рифму
уже никто не возродит.
Огонь в груди не возгорит
по чуждой воле алгоритма.

Он не решится пригласить
под гул толпы в обитель Музу.
Ему постыдно быть обузой
для тех, кто рэпом голосит.

Для тех, кто тешит ширпотреб,
как шаловливого ребенка.
Его талант стоит в сторонке
и гладит скомканный портрет.

Дай мне, боже, терпения...

Дай мне, боже, терпения,
чтоб не выпустить беса,
чтоб из доброго гения
не вернулся повеса.

Дай услышать хорошее
из людских откровений.
И не только из прошлого,
но из новых мгновений.

Пусть последние волосы
не белеют от крика,
что звучит вместо голоса
от родимого лика.

Пусть родные общаются,
не скрывая душевность.
Пусть из уст вырываются
только смех и напевность.

Меньшиковский дворец в Ораниенбауме

Дворцово-парковый ансамбль в цветном уборе.
Дворца величие взирает на залив.
Волна надменности скрывается во взоре.
Вельможной важности читается прилив.

Он переплюнул спесью роскошь Петергофа,
позолотив окон свинцовый переплёт.
Немецким кафелем покрыл путь на Голгофу,
не сознавая, что судьба туда ведёт.

По воле времени уж нет турецкой бани,
в которой Меньщиков обхаживал Петра.
И не доносятся слова крестьянской брани
из окроплённого бесправием двора.

Но вспоминать следы бесправия не надо,
в нас просыпается лирический азарт.
Мы восхищаемся дворцом и Нижним садом
и с упоением глядим на Верхний парк.
Георгий Скрипкин

Материнское начало

Материнское начало
в женщине любой,
Только если повстречалась
чистая любовь.
Только если звезды светят
в небе для двоих.
Только если злые ветры
дуют мимо них.
Даже если растревожит
чувства ураган,
Сердце женщины не сможет
детство отторгать.
Попадаются кукушки
в облике жены.
Их запачканные души
миру не нужны.

Мать и дитя

Дитя мое, что может быть дороже.
Златой песок не стоит и мизинца.
И бриллиант с его небесной синью
Мне не затмит приятность детских ножек,
И детских ручек нежное касанье
Дороже мне объятий чернобурки.
Мне радость глаз дороже изумрудов,
А детский лепет краше дивной песни.
Мое дитя — священные хоругви.
Мне суждено с дитем моим воскреснуть.
Спасибо, бог, за чудное творенье
И за святое жизни продолженье.

Мечта

В золотой карете мчится
дерзкая мечта.
Как бы мне не отключиться
и ее достать.
Прокатиться бы с мечтою
к звездному костру.
Там узнать любви истоки,
кто мой враг, кто — друг.
Там найти одну, кто сможет
взглядом покорить.
С ней делить святое ложе
и благодарить.
Но растаяла карета
в дымке суетной.
Я виню судьбу за это,
торопясь домой.

Свинья и шеф

Свинье по жизни не везло,
Хоть и напудривала рыло,
Пред шефом землю носом рыла,
Но шеф не видел, как назло.
Похрюкав скромно в уголке,
Свинья обиделась на шефа.
Ей стало вовсе не до смеха,
И вот наш шеф уж на крючке.
Копать под шефа принялась
Свинья с неистовою силой.
И стал подкоп ему могилой,
Свинья ж в карьере поднялась.
К морали басни присмотрись,
Она от бед тебя прикроет.
Являясь шефом, берегись
Всех тех, кто носом землю роет.

Линии жизни

Люди рождаются и умирают.
А между датами — линии в жизнь.
Кто-то наследство в подол собирает,
Кто-то пасется у сытой межи.
Кто-то над златом накопленным чахнет,
Кто-то Отечеству верой служит.
Кто-то историю пишет по чакрам,
Кто-то скитается в страхе и лжи.
Кто-то лютует безжалостным зверем,
Кто-то врачует своей добротой,
Кто-то людей окрыляет доверьем,
Кто-то неверьем терзает покой.
Пересекаются линии жизни,
Туго сплетаясь в житейский клубок.
Но разделяют тугие пружины
Богом отмеренный розничный срок.