Публикации пользователя «Оля Гусева» - 2.

Не было сини (верлибр)

­Не было сини.
Сиять в простынях выносимо,
если носить в животе солнечный шар.
Каждый удар
сплетения сгорает пожаром того,
кто всесильнее, того
кто звёзды топил в болоте…
И жабы глотали, светили,
шептали под камнем лица…
Ночь голой бродила,
ища своего подлеца
для маленьких солнц.
Они разучились сиять
в кроватках из рваных молний..
Время исполнено…
Лица заговорили камнями о звездном стаде,
простыни влажным стыдом краснели,
как мы не умели…
Млечная грудь в жабьи сны устремилась луной.
Шепот в утробе весны слишком нежен,
боятся нечего.

Всё дело в красном пальто

Все слова о любви -
мракобесие,
темнота становится красной,
липучей и...
Совсем не весело
стать для кого-то лучшей,
стать слюняво/кожно зависимой,
упиваясь чужой истиной -
бьет, значит любит...

Люди уже не люди -
судьи,
друг в друга, по кругу ,
до последнего человека
"с любовью" вонзают
ЭГО...

Жизнь прекрасна,
когда не любит,
но говорит - дура,
простынешь,
надень пальто(красное?),
К черту цензура,
его лоб морщинист,
но хочется
в губы...

Геометрия любви

Не касаясь даже пальцами,
мы рисуем треугольники,
и приходится казаться им
слишком вольными.
Все достаточно изменчиво -
нестыковки в угловатостях,
но по линиям предплечия
даже радостно.
В преломлениях, по точечно,
ритмы пульса с остановками.
Слишком много этой ночи нам
быть неловкими.
Доведём до исступления
аксиому рваных выдохов.
До квадрата, до скругления
где безвыходно,
по спирали в обе стороны,
губы в губы - геометрия.

А в квадратах окон вОроны
и безветренно...

Рождение махаона (белый стих)

Время песком умывается
в трещинах жизни.
Бабочки крылья кострами пылают.
Хрустом трещат
в огненной пасти лампочки.
Не спасти
глаза , смотрящие прямо в солнце.
За ним темнота
пыльцой по губам облаков.
Незрячие дети неба
потухли,
осыпались бусами
к шее бабули с косичкой.
Она еще кокон на дереве,
мертвом от страха.
Снам не проснуться
под крышей песочного замка.
Мир докатил себя сам
к сердцу луны.
Вечная ночь махаоном
воскресла из пепла.

Так о чём эта жизнь?

Время сходит с ума, в напряженных умах
воровато кукушка кукует.
Как легко нам себя же на грех уломать
и молиться не присно, но всуе…

Так о чём эта жизнь? Здесь свобода в цепях
и качает планеты пространство.
Те, как дети — восторженно, не торопясь,
нелюбовь получают авансом.

Каждый раз чистый лист и чернила с пером,
каждый раз по песчинке в ладони.
Что нам стоит любовь не держать на потОм,
где песок в черных кляксах утонет.

Если больно — разделим, а радость себе,
виноватый всегда невиновен.
Выбор прост — на попытку не выжить забей,
ты не зол — это сердятся брови.

Шёпот крови внутри будоражит миры,
тромб под сердцем весны неизбежен.
Смерть не знахарь, но всякого заговорит
безболезненным стать и прилежным.

Девочка, погоди...

В печь бы свои стихи!
Пусть романтизм огня
вспыхнет над всем плохим
и, не согрев меня,

пепельно канет в ночь.
Мало ему листов.
Если б могла помочь,
если б могла без слов

броситься вслед, гореть!
Только бы не писать.
Но не пускает смерть
слабых… Как будто мать -

гладит, но не глядит,
шепчет беззвучным ртом:
девочка, погоди -
рано тебе... с огнём.

Нас во мне трое

нас во мне трое -
страх, тишина и ум
первый раздутый как шарик
на празднике смерти
третий скромнее
боится своих же дум
первого дразнит
и в мысленной круговерти
та, что вторая
забвением говорит
песню безмолвно поёт
бытием ласкает
слишком живая, чтоб думать
немой пиит
вечный огонь
и льдинка на сердце Кая

я разливается
в тысячи трещин дня
негой стекает
в ночное безумство света
первый пугается
третий молчит... меня
много для неба и мало
для жизни этой...

Право имеющий

"Белые стихи"

Плакать звездами в грязную лужу
право имеет не каждый.
Например, старичок - ноги трости,
руки - похмелье невесты.
Да хоть вниз головой повесьте,
все будет сахарная вода в песок.
Или бегущий прыщ,
не более шестнадцати лиц на нем выпукло.
Скорее лужа огнем изрыгнёт, чем поймет,
что он чистейшей воды героин.
Не выплывет.
Есть ещё дева,
рот - фингал под пеплом ментола.
Вода изгибом сломанной шеи шлёпает
и отражает трости и все шестнадцать.
Закулисье:
право имеющий сосёт млечный путь,
в кулачках по звезде.
Лужа иссохла себя солью одной слезинки.

Крутится колесо...

Я всегда жестоко к своему носителю, так как всё его бессмертие заключается в страхе...
(С) Moon Tora
***
Крутится вертится колесо,
гусь и свинья.
В праздничном мраке застолья
является Я,
пьет рассол и визжит -
все мертвы!
Увы, но вы не правы -
шепчет кто-то под древним столом.
Мы его узнаём, это барсук,
который ещё недавно был как все,
в колесе.
Гусь притворяется мертвым на блюде,
затёртом прошлыми братьями.
Ему зачем всё это?
Сколько не проживай -
в итоге быть чьим-то обедом….
Я продолжает вещать -
свинья, запомни,
тебе за меня верещать последней.
Смотри,
животы переполнены перепелами ,
глазами щучьими.
А ты, сын барсучий, думаешь живее всех?
(За столом смех.. )
Ха, чепуха,
завтра тебя не помянет ни одна блоха!
Позвольте -
запаниковали блохи -
мы лучше к Вам, глубокоуважаемое Я,
так сказать в друзья…
Только где шерсть Ваша, плоть,
капля кровушки хоть?
Молчание затянулось удавкой
на ляжке коровьей.
Гусь, не выдержав щекотания
выщипанного пера, чихнул.
-Будьте здоровы. -
как-то по детски брызнуло Я…
И началось - страх перед словом,
схожем с песней усопшего соловья -
здоровы..?
Об этом никто ничего не знал -
скандал!
…………………………………
Оркестр играл “Сбросить оковы“,
плакал по стенам рассол.
Все были мертвы,
но рты в жутком оскале ещё жевали.
А под их языками, колесом
скрипела свинья -
Я, Я, Я, Я…

Сколько дурости вне меня...

Никогда не было туч,
не было ветра.
Солнце тебя рисовало
огнем и светом,
выжигало углями губы -
местами задумчиво, грубо.
Безучастным оставило взгляд,
зияющим, звездным…
И был в глазах выбор всяк
никем не опознанный.
Сколько дурости вне меня
решилось безумию ночи внять,
вот так, просто -
мимо своих вопросов…
Всё в тебе приглянулось,
лунным холодом льнула
к горячим последствиям
солнечного сплетения
под шептание стен...И я
верила одному дыханию
на двоих.
Обжигалась, писала стих
про это -
невозможность отдаться свету,
он слишком горяч во мне,
пальцами не коснуться…
Может вина в вине,
но хочется выйти из себя,
хочется не проснуться,
но стать солнцем твоим…
Господи, что мы творим?

Не читай моих мыслей...

не читай моих мыслей -
они уже все перечитаны
ты забыл, но придумал их сам
и во мне написал
ничего не случилось,
мой кофе всё так же горчит и мы
всё смеемся,
беззвучными ртами читая финал,

где по кончикам пальцев,
нескромно, последняя истина -
мне бы трогать тебя прямо в губы,
они говорят -
ты меня забываешь
в далёких галактиках мысленных,
ты придумал их нам,
заменяя свой собственный ад

я станцую твои оправдания
вздохами рваными
по затылку чужого "не надо" -
меня не читай...
там, по строчкам все ниже и ниже
бескровными ранами
начинается мой,
неопознанный шёпотом, рай...

Щенячье

Из коробки глаза глядят
не щенячьи.
Мы не правильно, говорят,
деток нянчили.
Мы приглаживали шлепком
всё помятое,
Оправдание – мол силком,
виноватые.

Там, в пугливых глазах восторг
и тоскливое.
Смерть коробки – всегда костёр...
Кто брезгливее,
чем не ты, достаешь щенка
– бог и господин?

Стынет истина по щекам -
там еще один...

Птичий рай

На птичьем рынке адский ветер
и запах смерти.
Кто мне, неправильной, ответит -
в каком моменте
вы потеряли чувство жизни,
живое слово
и превратили в жесткий бизнес
добра основу?
Ряды кричащей тощей плоти
затмили небо.
Ваш бог давно ушел за теми,
кто вами не был,
кто не познал людских пороков,
не мог ответить.
Их стало много, слишком много -
слепые дети
пернатых ангелов. И где-то,
у неба края,
теперь обитель этих деток -
блаженство Рая.

Уважьте глупышку...

Вы мне говорите- держи якорЯ,
хватайся за жизнь горстями.
Уважьте глупышку - не лезьте в меня
непрошенными гостями.

Я вам отвечаю - несите с собой
в могилы живот и славу.
Мне нечего дать вам. Ругайтесь с судьбой,
устройте смертям облаву.

Нелепо, ей Богу! Что ищете вы?
Бессмертия в мертвом мире?
Признания быть лучше всех? Увы -
таких дофига в могилах.

Пусть это всё будет - и выбор, и спесь -
вне мира, вне поколений.
Я только прошу в мою душу не лезть…
Не надо мне ваших мнений!

Аминь за всех

словам не стать поэмой рек
стихами гор
покуда будет человек
к себе хитёр
покуда сам не станет тем
о чём поёт
и кирпичи своих же стен
не разберёт
бежит он пОтом стылых дней
искать себя
в пещеру, в храм, в чужих друзей
где не скорбят
по чьим то праведным словам
аминь за всех
и снова крутят в головах
последний грех
свеча молитву промолчит
таков обряд
теперь не люди - кирпичи
заговорят

И плакать бывает весело...

Знаете, и плакать бывает весело.
Это как садо мазо…
Сначала язвишь -
ну здравствуй, депрессия,
кто сегодня наказан?
Сунешь язык в межзубие,
Выжмешь до искры тока.
Вот оно, наше безумие -
руками не трогать!
Стены шарахаются от меня,
у соседей затишье властвует.
Чокнутым доктором простыня -
здравствуйте!
Смех щекоткой до не могу,
истерика у подушки.
По кровавому языку
лепет в глухие уши.
И является кто-то в пустую брешь
с веревкой и мылом.
Выбор есть, просто врежь
добродетелю в рыло!
Сама себе разбила лицо,
оно смеялось…
И что такого? В конце концов
нашлась.. Такая малость -
в двух шагах от кровати
на кривом табурете.
Кто-то за стенкой - хватит,
у нас же дети!

Не то, чтобы...

Детка,
твоя грудная клетка
на расстоянии поцелуя…
Не то чтобы это меня волнует,
но кажется я под ней…
где-то внутри!
Черт!
Здесь горят миллионы чертей
и я… Смотри -
жар метастазами, стразами
с разума
в твой прицел…
Лунным квадратом
время по стенам
в постель к нам.
Ты, как всегда,
остаёшься под утро цел.
Я навсегда для себя
без тебя
потеряна.

Свеча души

Одна для всех - свеча души.
Где бездна мрака заоконного
остановилась и шуршит
пером совиным - всё исполнено
от “после нас” до тишины.
И в перекрестье крыльев истины,
слова дыханий лишены,
потуги выспаться бессмысленны.

Четыре… Стрелки не идут.
Часы испуганно таращатся
на время вымерших минут.
Совиный крик судьбой окажется
всех нас , как целого в частях,
как пустоты в глазах смотрящего
за танцем смерти. День зачат
у темноты ненастоящего...

Во всех пытливых временах
свеча горит мольбой вечернею.
Мы просыпаемся, во снах,
чтобы хранить её свечение...

Мы молимся

Звенит закат
по окаянным окнам.
Зудит февраль,
заезженный до серого.
Мы молимся на стены,
чтобы Бог нам
ну очень срочно
всё весенним сделал. Но
впадаем в спячку
первой нотой "Отче…",
такой святой,
да как-то замусоленной.
Кому не спится -
лихорадкой строчит
поэму о войне
текилы с солью. Нам,
теперь хорошим,
всё должно проститься,
иначе как...
поблескивают крестики
на тумбах прикроватных.
Богу снится
февраль, к весне бегущий
вечным крестником...

Я УМИРАЛ ЗДЕСЬ СНОВА...

Не надо мне ни храмов, ни кадил,
причастий в чью-то бороду не надо.
Я слишком много жизней проходил,
но слишком мало смертью был оправдан.

Надгробий в этом мареве не счесть,
а что под ними, разве это важно?
Капроновым букетам место есть,
да им не рад наивно-прыткий бражник.

Застыло всё, что двигалось вперед,
что в промежутках сердцем откликалось -
тик-так, тик-так. Здесь небо не прольёт
на мертвый мир нечаянную жалость.

Я не молился, не просил любви,
богатств и всякой прочей дребедени.
Но каждый раз во сне себя ловил
входящим в перекошенные двери

чужих грехов, распятых на кресте
и умирал здесь снова. И по правде
признаться - сам отчаянно хотел
вернуться в жизнь, но смертью был оправдан.

Одиночество

озябли шторы в октябре
открытой форточки
и глупо смотрят на стене
друг в друга фоточки

глотая пыль, скрипит кровать
о прошлом песенку:
“…вставать, вставать, пора вставать…
о, так же бесит то!”

четыре тапочка в углу
дуреют мороком,
а тишина стекает в гул
шального города…

и где -то между простыней
всего забытого
зависла я вчерашним днем,
ничейным идолом.

Речь не о нас...

Речь идет обо мне,
если речка без дна
и земля пуповиной
обвита.
Если краем подушки
надежда видна,
что гвоздями к рассвету
прибита.

Речь идет о тебе,
если строем носки
направляются пиву
навстречу.
Если заяц в полёте
бифштексом застыл,
а икра бутербродами
мечет.

Речь идет не о нас
в коридорах весны,
в свете фар
и в простуженных окнах.
Не о нас и паук
над могилой висит
как живой,
но прикинувшись дохлым.

Речь совсем не идет..
Ходит Солнце к Луне
над кроватью вчерашнего
счастья.
МУки слов нам теперь
непонятны вдвойне -
ты ко мне бессловесно
причастен.

(С) Оля Гусева, 2022

Вот сломаюсь сейчас нечаянно...

Вот сломаюсь сейчас
нечаянно,
пополам или
четвертиной.
Буриме твоего молчания
днем сурка…
Я ищу причину
между следствием губ ,
по шепоту.
Немота,
как смертельный выстрел…
Ты не смотришь в глаза
и что-то там
сам себе обо мне
намыслил…

Бесполезные пули -
боль жива,
рыбьей хваткой глотаю
воздух
бесконечного дня…
О боже! Я
поломалась.
Целуешь?
Поздно…

(С) Оля Гусева, 2022