Гражданская лирика - Стихи (Страница 4)

Космодром

Наконец-то свершилось
в череде звездных лет.
Первый запуск случился
на амурской земле.

Наконец-то Россия
прорубила окно
не в оторванной сини,
а в российском панно.

И теперь я уверен,
полетят корабли.
Для космической эры
нет надежней земли.

Звериное житье (Лихие 90-тые)

В российском смешанном лесу,
Под сенью неба голубого
Хранил господь зверье любое,
Включая волка и лису.
Но вот на трон взошел медведь,
Давать советы стали волки.
Зверье попряталось под елки.
Ему ни спеть ни пореветь.
Медведь, на троне развалясь,
Сосал взахлеб уже не лапу,
Впускал в дворцовую палату
Всех тех, кто лихо пил за власть.
До одуренья длился пир.
Почуяв кровь, борзели волки.
Они к рукам прибрали елки,
А там и весь животный мир.
На скучный лес свалилась мгла -
Гнилое лежбище уродов.
И даже дикая природа
От волчьей наглости слегла.

Иголка с ниткой

Всю жизнь иголка за собой таскала нитку.
Сначала с радостью, потом без всяких чувств.
И для иголки был нелегким этот груз,
Но жизнь без нитки не могла ей и присниться.
Да и работа находилась постоянно:
То что -то вышить, то заштопать, то зашить,
То со сноровкой что-то новенькое сшить
И быть в почете за прилежное старанье.
Но изменились отношения в округе.
Пришли подельники, умеющие брать.
Решились нитку от иголки оторвать
Их загребущие безжалостные руки.
За зубочистку применяется иголка,
Страдая астмой от вонючего гнилья.
Стареет нитка в куче грязного белья,
По злой случайности забытая на полке.
И, несомненно, отлучение от дела
Иголка с ниткою не смогут пережить.
Болезнь иголки и оторванная нить -
Прямое следствие людского беспредела.

В родные края

Я тороплюсь в объятья преданных берез
И снова мчусь в родимый край, в мою Россию.
Меня влекут места знакомые до слез.
Я слышу звон колоколов под небом синим.

Уводит звон в потусторонние миры,
Сдвигает времени обшарпанные стены
И раздаются из космической дыры
Призывы душ непокоренных и нетленных.

Взывают души к православной чистоте,
Вещают мудрость созидательных истоков
Я вижу землю в первозданной красоте
И не скрываю неподдельного восторга.

Простите души, что в житейской суете
Мы милосердию становимся на горло
И под покровом обывательских утех
Не видим лица, почерневшие от горя.

Простите души, что малиновый рассвет
Мы продырявили безжалостно шрапнелью
И в одночасие запутавшись в родстве,
Не помним подвигов под общею шинелью.

Простите души, что с заплаканных берез
Сдирают варвары серебряную кожу.
Что выгоняя беспризорных на мороз,
Смеется наглость из зашторенных окошек.

Простите души за дешевую корысть.
Ручьи несчастий вытекают из корысти.
Грызем друг друга по примеру злобных крыс,
С уставшей Родины сбегаем словно крысы.

Простите души, но смятение пройдет,
Народ услышит вас и вспомнит о России
И будет славен созидатель, а не тот,
Кто сеет ненависть, предательство, насилье

… показать весь текст …

Паруса надежды

На гребне поэтической волны
Плыву я в неизведанные дали,
Туда, куда еще не доплывали
Пророков острогрудые челны.
Плыву я мимо сказочных берез,
Плыву я мимо белых колоколен
К подножию горы счастливой доли
С сиянием не выстраданных грез.
Пол неба в парусах, но я один
Справляюсь с голубыми парусами,
Взираю изумленными глазами
На вечную загадочность вершин.
И видится мне дивная весна
С фасадом возродившихся столетий
С надеждою для новых поколений.
Россия пробудилась ото сна.

Огненные сны

Зимой мне снились радужные сны.
В них отражались радостные лица.
Но наступил холодный день весны,
и мне пришлось в стенании прослезиться.

Теперь мне снится огненный вертеп,
в котором гибнут детские надежды.
В котором горы обгорелых тел,
и с них огнями сорваны одежды.

И в них сердца уж больше не стучат,
слизало пламя милые улыбки.
Они во сне пронзительно кричат
и потому мой сон печально зыбкий.

Я просыпаюсь в огненном бреду.
Холодный пот струится в изголовье.
Тихонько в спальню детскую иду
и нежно глажу внучкину головку.

И снова слезы капают из глаз.
И снова сердце бьется учащенно.
Простите нас, простите в крайний раз -
я обращаюсь к душам воскрешенным.

Растраченная красота

Ты получила титул "Мисс..."
На конкурсе в Сеуле.
Тебя, исполнив твой каприз,
Одели и обули.
Тебя носили на руках
Дельцы и меценаты,
Ты упивалась на югах
Вниманием фанатов.
Текло шампанское рекой,
Дымились сигареты.
Прошел сезон, за ним другой
И что ж, сбылись приметы.
Твои глаза заволокло
Туманной пеленою,
Ресницы солнцем припекло.
Неслышно время подошло
Печалиться весною.

Взгляд с речного крутояра

Я с речного крутояра
на Россию посмотрел.
И своим широким взглядом
весь простор не обозрел.

Ах, Россия ты, Россия,
необъятная земля.
Отдают небесной синью
васильковые поля.

Разливаются озера
по некошеным лугам.
Травянистые узоры
заскучали по стогам.

Кособокая деревня
навалилась на погост.
И не ясно, то ли дремлет,
то ли ждет великий пост.

Вижу дикое цветенье
и потрепанный забор.
От такого запустенья
опечалился мой взор.

Наша кровь

В крови у нас не агрессивность,
не беспринципная мораль.
Ее не пользуют на лживость
иль на дешевую печаль.

Она разносит справедливость
из недр сердечной чистоты.
И не выносит говорливость
взамен душевной красоты.

Она пульсирует надеждой
на бесконфликтный, прочный мир.
И не сольется безмятежно,
когда ощерит пасть вампир.

А в час жестоких испытаний
спасет живительной волной
пророков добрых начинаний,
планеты жизненный покой.

О счастье

Ты подскажи, как счастье мне найти –
спросил сосед, найдя удобный случай.
Или со счастьем мне не по пути?
И я сказал – со счастьем будет лучше.

Мне дарят счастье мамины глаза.
Ловлю я счастье в дочкиной улыбке.
Ласкает счастьем внучка – егоза.
Вещают счастье божеские лики.

И я иду счастливою стезей
в счастливый мир в счастливом окружении.
И охраняю благостной межой
семейный дух счастливых достижений.

Сосед зевнул и вымолвил сквозь зуб –
дорога счастья мне не по карману.
Вот если счастье даром привезут,
то я ему противится не стану.

Татьяне Снежиной

Хрустальная снежинка, сибирский талисман,
Отчизны недопетая печаль.
Блуждающий во времени безжалостный шаман
Унес тебя в неведомую даль.

Хрустальная снежинка, застывшая струна,
Застывшая на ноте доброты.
Цветами обделенная, но вечная весна
Взывает с недописанных картин.

Стреноженную рифму стремлюсь освободить,
Делюсь своим лирическим теплом.
Я знаю, ты сумеешь уходя, не уходить,
Я верю в исцеление добром.

Мой бог

Меня спросили: «Есть ли бог»?
И я ответил: «Есть».
Судьбу он выбрать мне помог,
Убавил мою спесь.

Рукою женской приласкал,
Мужскую дать не смог.
Его я в детстве не искал,
Он сам меня берег.

Берег от хвори и хандры,
От жажды и нужды,
Хранил от горькой мишуры
И прятал от беды.

Хранил от подлости людской,
От алчного огня.
Вот и сейчас, из года в год
Мой бог хранит меня.

Потрогать божью благодать
Посредников не счесть.
Одним чего-то нужно дать,
Другим милее лесть.

Давно известен их портрет,
Не в этом новизна.
Люблю общаться тет-а-тет
Я с богом, без посла.

Подленькое превращение

Скворцы покинули гнездовье
и превратились в воронье.
Их черный ворон лестью сдобрил,
свернув сознанье на вранье.

И полетели злые стрелы
в обитель прежнего гнезда.
И что считалось раньше белым,
теперь сплошная чернота.

Не так спасли, не тем кормили,
не в ту свободу повели.
Своей заботой утомили,
до вымиранья довели.

И чем щедрее платит ворон,
тем громогласней воронье.
Тем комедийней и зловонней
в своей ничтожности оно.

Потерявшимся поэтам. Посвящается О. Мандельштаму.

Фонарики по улицам зажглись,
Нависли над заборами и окнами.
Они ль по осени нашлись
С зелёными и пышными метёлками?

Хранились до поры. До октября.
До дней исхода солнца с птицами.
Когда, печалясь и скорбя,
Стоишь с намокшими ресницами

И куришь ветер-едкий дым
Костра из полумёртвых листьев...
Мы ждём, когда ещё живым
Сломает кости крыльев

На зиму, где одни снега,
И грубой речи сгустки пьяны...
И где расходятся века
Под елью окаянной.

Памяти А. Ахматовой и Н. Гумилева.

Помнишь, мальчик, подснежник первый?
Серебристый, весенний бред.
Все не так, как хотелось, милый!
И не кончилось время бед.

Голубая пустыня неба
Нам ковала с тобой судьбу,
Говорила, что будет белой,
Если я за тобой пойду.

А теперь все прошло, любимый!
Почернела металла вязь.
Ты сказал: „Этот мир единый
Никогда не забудет нас!”

Пионы. А. Ахматовой посвящается.

Я лилий нарвала прекрасных и душистых...
"Лилии". А. Ахматова.


Из сада я пионы принесу,
Поставлю в вазу из стекла резного.
На лепестках и листьях звёздную росу
Я сохраню меж запаха хмельного.

Нежны и горделивы те цветы,
Но сущность их вполне сурова.
Мой драгоценный, слышится мне, ты
В стране чужой меня окликнул снова.

Моя земля

Земля моя!
Тебе слагаю гимн.
(Частушки петь
оставлю я другим)
Под сенью трав
к груди твоей прижмусь.
Согрей меня,
моя родная Русь.
Вдохни в меня
российской доброты.
Я не стыжусь
душевной наготы.
Мое лицо
омой святой водой
И научи
как справиться с бедой.
Беда моя
незрима и мала.
По всей земле
таких бессчетно бед.
Любую боль
могу перетерпеть,
Но не стерпеть
запрета на дела.
Я полон сил,
ты чувствуешь, земля?
Но в данный час
не нужен мой талант.
Снесен в ломбард
парадный аксельбант,
А сердце ест
бесчувственная тля.
И только ты,
святая простота,
Даешь мне сок
от дерева надежд.
Уткнувшись в тишь
твоих лесных одежд,
Я предаюсь
возвышенным мечтам.

Ах, как красивы...

Ах, как красивы заграничные обертки.
Как громогласна забугорная молва.
Но мне приятней образцы российской сборки,
моей глубинки задушевные слова.

И потому, что я Россиюшкой заполнен,
в которой сердцем слышу чистый перезвон,
не променяю звонаря на колокольне
на самый лучший европейский карильон.

Голос сердца. Памяти И. А. Бродского.

Я слушаю, твои слова
Полны надежды.
Глубоких окон синева
Молчит, как прежде.

На распустившуюся ночь
Сирень похожа.
Уходит прошлое не прочь -
Под мякоть кожи.

И оголённые сердца
Так верят в чудо,
Что да прибудут поезда,
Но не с Иудой;

Что у далёкой той земли
Всё ждут кого-то,
Что все для счастья рождены,
И я тот кто-то.

И завывает граммофон
В дому у моря.
И я удачливым рождён,
Ни с кем не споря.

Венеция жизни моей.

Я вплываю в Венецию жизни моей
Без затей, без потерь, без любви.
Всё оставила в память людей,
Затерявшихся где-то вдали.

Тонким улицам, длинным каналам
Подарю свою верность я,
Чтобы сердце вовек не знало,
Что чужая милей земля.

И в морском своём дивном царстве
Разведу голубей и рыб,
Чтобы каждый в своём мытарстве
Всякий был обогрет и сыт.

И воздастся хвала Святому
От моих потускневших губ:
"Боже, дай же теперь любому
То, чему он так горько люб!"

И легко так с железным стоном
Где-то там отойдёт душа.
Колокольным весенним звоном
Её Русь до сих пор жива.

Гимн первооткрывателей.

В тёмной комнате, в тёмном углу
Побеждает Георгий змея.
А у дальних, чужих ворот
Мак горит, чьей-то кровью млея.

И зовёт переливов звон
В шумном грохоте предрассветья:
„Эй, смотри! Одинокий гром
Расправляет к полету перья!”

И шумит под ребром порода -
Постамент потаенных дум.
„Я есть кто? И какого рода?”-
Шепчет в ухо косматый ум.

И влекут позывные-песни,
И светло на душе от них.
Гений шепчет: „А если, если?...”
Но его обрывают: „Псих!”

-„Аллилуйя!” - Великим песням!
-„Аллилуйя!” - Певцам-вдвойне!
Тем, кто шепчет: „А если, если?...”
Даже в самой кромешной тьме.

Памяти Расула Гамзатова. Дагестан.

Если слов моих печальный караван
Добредёт до сердца твоего,
Ты увидишь, сколько тяжких ран
У меня на сердце залегло.

Если соколом запущенная мысль
Всё ж тебя догонит поутру -
Ты увидишь ясно: жизни смысл
С горных я ручьёв твоих беру.

Если чувства-гончие легки,
За тобою ходят по пятам,
Значит, я от боли и тоски,
Как от горькой водки буду пьян.

Если верность - горсточка земли,
Горец ей, Расул, навеки дан.
Улыбайся, смейся и люби,
Мой прекрасный, гордый Дагестан!

Родимая сторонушка

Сколько зим, сколько лет
пронеслось чередой,
Сколько троп заросло лебедою.
Но исконный завет-
зов сторонки родной
Незаметно уводит в былое.
Вот деревня в тиши,
легкий дым над трубой.
Беглеца жаром банька встречает.
Мать не чает души,
все дивится судьбой,
А отец в красный угол сажает.
И по кругу пошла
чарка с добрым вино
Зазвучала застольная песня.
Словно юность пришла,
опалила огнем
И от счастья в груди стало тесно.
Но зачем, но зачем
я искал свой приют,
Прожигал в спешке лучшие годы
А заменишь ли чем
материнский уют
И родные небесные своды.

Тропинка

Простившись с тихим полустанке
Нырнул в еловый частокол,
Нашел тропинку за кустами,
Расстался с дремлющей тоской.

Веди, веди меня тропинка
К истокам утренней зари.
Под ней свеча моей судьбины
Быть может ярче возгорит.

Я буду жить, общаясь с лесом,
Внимая птичьим голосам.
Ущербный мир без звонких песен
Тревогой лупит по глазам.

В деревне

Деревня под названьем Глухомань
Три дышащих и пять пустых дом
Единственный петух тревожит рань.
Березово-осиновых холмов.

От ягод загорбатились кусты,
Грибы повыползали на погост,
Рябинушка кудрявая грустит -
Давно не заезжал далекий гость.

Давно не хороводила гармонь,
Частушки не дразнили тишину.
Плетет зигзаги речка Оболонь,
Уносит свои воды в старину.

Стучат колеса

Стучат колеса, не таясь,
стучат колеса,
Они несут меня туда,
где звезды в россыпь.
Они настукивают в такт
о дальних странах,
Но почему же снится мне
мой полустанок.
Но почему же вижу я
свою Россию,
В которой певчие леса,
озера сини.
Но почему же слышу я
дыханье сосен,
Они указывают мне
Дорогу в осень.

Несчастье

Село готовилось ко сну,
но в чей-то дом пришло несчастье.
Собака черно-белой масти
печально выла на луну.

Достал до звезд собачий вой,
накрыл село густым туманом.
Он зря по избам барабанил
и звал напрасно за собой.

Притихло, съежившись село.
Как будто жили понарошку.
Горел огонь в одном окошке.
Две жизни смертью развело.

Две жизни смертью развело
всего на миг, иссякли силы.
Пес так и умер на могиле,
отдав последнее тепло.

Я читаю стихи

Я читаю стихи
не для горстки восторженных фанов.
Вороша свою память
в наростах кричащих обид,
Я спешу разбудить
по наивности впавших в нирвану,
Защищаю бездомных,
которых легко оскорбить.

Я читаю стихи
в подворотнях, заполненных детством
И швыряю проклятья
в оплывшие морды дельцов.
Презираю вскормленных
хмельным молоком лицедейства.
Сколько ж матушка Русь
наплодила в наш век подлецов.

Я читаю стихи
с изможденной простреленной рифмой.
Обливается кровью
моя молодая душа.
Над поникшей Россией
кружат ненасытные грифы,
Кровожадные грифы
над бедной Россией кружат.

Я читаю стихи
на краю неглубокой могилы.
Я бросаю слова
вместе с комом промерзшей земли.
И, быть может, меня
выбирает безжалостный киллер,
Поджидая команду:
прицел, приготовиться, пли.

Корчится время

Корчится время в агонии,
Тучи висят над дорогою.
Поезд приехал в Жаргонию,
В бездну хмельную и строгую
Ветер в холодных объятиях
Вынес из чрева вагонного,
Бросил в глаза мне апатию,
Крылья убрал под погонами
Люди скопились над пропастью,
Жмутся тенями к расщелине.
Кто-то жалеет о прожитом,
Кто-то бормочет прощение.
Я обращаюсь с приветствием,
Я говорю о возвышенном
Гаснут слова безответные,
Песни мои не услышаны.
Вдруг пронеслось истребимое:
"Время поэтов закончено".
Взмыла волна нетерпимости,
Серость сплотилась погонею.
Что ж вы стихи мои топчете?
Что ж вы мне в душу стреляете?
Люди, не будьте жестокими!
Люди, вы друга теряете!

Бег

Безликое приморское шоссе
Пригрело развалившиеся лужи.
Как гончие по черной полосе
Бежали мы от прошлого за лучшим.
Хрипящей многоликою толпой
Швыряли за загривки километры
Небитые и битые судьбой,
Крапленые и вовсе без отметин
Шальные отрывались от других
Подножками и острыми локтями
Настырные сбивались на круги,
Гонимые холодными мечтами.
Я падал, поднимался и бежал,
И вовремя добрался до развилки,
Свободную тропинку оседлал,
Был счастлив, что меня не задавили.
Не думал перед страхом отступать,
Закутавшись в парадные одежды.
Вела меня заросшая тропа
По компасу проснувшейся надежды.
А выскочив на дремлющий пустырь
Опутанный прозрачной паутиной
Наткнулся на колючие кусты,
На дерево с прогнившей древесиной.