Гражданская лирика - Стихи (Страница 6)

Сводка

Из неправд дорога.
Из агрессий гром.
Застучит тревога
в козырёк дождём.

Мозговые роды,
ненависть в крови...
Хочется свободы,
хочется любви.

Праведные лица,
свят пока что флаг...
Мне ослобониться
мнится. Но никак.

Драть с живого кожу
запросто. И в храм.
Ты же видишь, Боже,
в головах бедлам.

Жизнь и свет короче.
Наобум бредём.
Ты же знаешь, Отче,
что не всё путём.

Дети на планете
дохнут втихаря.
Папа тем и этим
Ты, наверно, зря.

И себе дороже
нас остепенить.
Ты прости нас, Боже,
и перечеркни

росчерком особым
род людской, любя,
пусть живут амёбы
на земле с нуля.

Когда уже не надо слов

Я буду вновь припоминать те даты,
Где словно не кончается война.
Уходят снова в бой её солдаты,
Чтобы от туда не вернуться никогда.

Пусть и не все объявлены героем,
И не у всех могилы адрес есть,
А я за всех налью, и выпью горькую.
Да и поставлю свечку до небес!!!

Кресты 3D

Разверзлись серые палаты.
Армагеддон под дых.
И хлынули неадекваты
на остальных иных.

Погромы праведней беседы.
Подешевела смерть.
Ломают руки непоседам,
научат как сидеть.

Погоны расставляют бредни,
в кутузке есть места;
в дежурке телик, а в нём - бредни
аллюром три креста.

Бахилы пялит Бог усердно,
игла в наследнике;
сестра с лицом немилосердным,
крест на переднике.

Кто не забудет крови вкуса -
в метро культёй сучат
в сучат, что праздновали труса,
но пафосно бренчат

медальками; их блеск тревожен -
не воин, грудь в крестах.
Случись чего и эти рожи
рояль найдут в кустах.

В борщевиках страна и в матах.
В народ власть, как в навоз.
Прикормит хилого солдата
и вот он - верный пёс.

Мы разум у себя украли
и, раскрутив за хвост,
об угол дома так въе&али,
забрызгав весь погост,

отцов и дедов окропили
от пят и до ланит.
Те под крестами выли-выли,
но сдулись и они.

Иной мир. СПИД, чума, холера -
теперь не бренд чертей.
Из памяти, да на фанеру -
всего пятьсот рублей.

На ноль так скручены законы -
крест ставить некуда.
Винить кого за тех, иль оных -
тупая чехарда.

Всё это - мы. Свободы наши
слепЫ, в ведре пищат.
Все обнулились жидкой кашей...
"Никто не виноват."

Жаль только, что не всходит семя -
кормящей нет межи.
Сопливит пропитое время
в дурмане зла и лжи.
_ _ _

Человек-неговно

"Я - человек!" - Судьбой записано в "Дано".
Я слышу фибрами - Вселенский Разум стонет,
что человечество давно обречено,
его несут к обрыву бешеные кони.

Плечист, но не орёл, носаст - не Мимино,
чертами общими схож с ликом на иконе,
через дефис как будто даже неговно
(ведь у меня оно и то - как камень тонет).

Я - человек. Мне и позорно, и смешно...
Смех истерический на реквиемном фоне.
При мерке письками, под бред "победных" снов
мы потеряли ум. А принцип домино
Помпеи всех амбиций в пепле похоронит.
_ _ _

Социопат

Лысоголовый гриф навязанного мнения
всё большей тенью надо мной кружит.
Во мне разбужен спящий вирус отторжения
и тихой ненависти к соцпакету лжи.

Молва безмозглая о вшивой толерантности
и повсеместный вой о подвиге труда
растеребонькали пучок неадекватности,
что связан туго был бечёвкою стыда.

Кому нужны, когда мы все на паперти,
возня, грызня, исканье тёплых мест?..
И, находясь в здравом уме и твёрдой памяти,
я отрекаюсь от людей! Автограф - крест.

Стыжусь причастности к канонам, даже близости,
но в монастырские ворота не стучу;
спешу построить дом и сад свой вырастить,
спешу уверовать, что это по плечу.

И я не вижу больше смысла в революции,
что не скажу - пустой в итоге трёп,
угомоню протестные поллюции...
Вскопаю грядку под петрушку и укроп.
_ _ _

Трусость

Трусость спряталась за крест.
Трудно в латексе дышать.
С песней выдадут патроны,
но под роспись и не всем.
В исподнем белье спрячу трусость.
В стекле в воротник зашью трусость.
Надев балаклаву на трусость,
из трусости выдавлю новость.

А в перекрестье старой рамы окна,
точно в мишени,
проснулась утром, как обычно, страна
и ест пельмени.

Хрустом битого стекла
под скрипучим сапогом
растревожил тишь лесную
нездоровый дух конца.
Внутри вспенил миксером трусость.
На свет с мясом вырвал всю грубость.
Занёс в протокол фактом трусость.
Я струсил вступиться за слабость.

А в перекрестье старой рамы окна,
точно в мишени,
рыдала в сером небе тучка одна,
встав на колени.

Пыль в глазах, гарь на зубах.
В дефиците керосин.
Непутёвые дороги.
Неизвестный, длинный путь.
В квадрат возведя свою скудость,
на древко прибив свою глупость,
пою анекдоты про милость,
к тому ключ - бессмертная трусость.

А в перекрестье старой рамы окна
ничто не ново.
Я - беженец. Усыновила Луна
меня такого.
_ _ _

Москва

Москва, Москва, ты величава,
Но грусть напала на меня.
Кто ж так позволил издеваться,
Над Вашей величавостью такой.

Как много пришлых, кто Москву не любит,
Пришли сюда, чтоб только здесь урвать.
Но надо не позволить, издеваться
И не позволять глумиться над собой.

14.11.2020 Е. Д.

Наш Севастополь

Белых зданий манящая близость
отражается в зареве бухты.
Величавая Графская пристань
направляет морские маршруты.
Мы шагаем Приморским бульваром
И звучим Севастопольским вальсом.
Распалилась душа антиквара,
Каждый кустик нам кажется важным.
В каждой пяди российского града
Мы находим геройскую славу
И истоки внушительной правды,
Что в Крыму ты, действительно, главный

Край родной

Я приехал в край родной,
под пригляд озерной сини.
Здравствуй, здравствуй, милый мой,
миротворный и красивый.
Здравствуй, нежная листва,
здравствуй, птах неугомонный.
Завязь каждого куста
голосит весенним звоном.
Разливается тепло
по натруженным суставам.
Как же в жизни повезло,
что все это мне досталось.
Свежесть утренней росы
освежит мое сознанье.
И история Руси
пробежит в воспоминаньях.

Новое служение

Представился я веку двадцать первому.
И мог бы, но в двадцатом не остался.
Своими оживающими нервами
я новому служению отдался.
Россия, возрожденная Россиюшка,
к тебе я в услужение прибился.
Возьми мою не траченную силушку
и опыт, что с годами накопился.
Я сердцем поделюсь и не задумаюсь,
и боль твою принять не заробею.
Живя твоими праведными думами,
я сделать невозможное сумею.

Я горжусь российским парнем

Я горжусь российским парнем,
защищающим державу.
У него в петлицах память
боевой солдатской славы.
На его плечах погоны
с атрибутикой Победы.
И презумпция закона,
что писали наши деды.
На его фуражке совесть
в горделивом оформлений.
Он идет в наряд по зову,
по сердечному веленью.
И я верю, что надежно
охраняются границы.
Даже если невозможно,
он до смерти будет биться.

Злопыхатели

Вы все горазды осуждать
и сыпать солью недовольства.
Пинком сомнения поддать,
вкусив однажды вседозвольства.
Послушать вас, так вы спецы
во всех делах, в любых науках.
Где точных знаний дефицит,
там вы с поганой бочкой слухов.
Для вас не писана мораль
и не предписаны законы.
Вам что дерьмо, что пастораль,
что рюмка водки для разгона.
И вы опасны для страны
не тем, что злостью голосите,
А тем, что слугам сатаны
составить партию хотите

Беременность Отечества

Коляски розовые, синие, зеленые,
И в каждой будущее Родины сопит.
Они пока что озорные, несмышленые,
Но очень многое им завтра предстоит.
Ну как же радует беременность Отечества
И материнские счастливые глаза.
Я сочетаю это с жизненною вечностью
И не позволю надавить на тормоза.
И пусть российская глубинка оглашается
Неумолкающим ребячьим озорством.
И ничего, что детям многое прощается,
Им не простится даже малое потом.

Скорбь по погибшим

Столп на Дворцовой, ангел на вершине.
Видна печаль в букетиках цветов.
Невинных жертв крылатая машина
взяла с собой в хранилище веков.
Скорбит страна, поникли петербуржцы,
мокра брусчатка площади от слез.
Не голосят лихие трубадуры,
притихший Зимний прикрывает лоск.
Людской поток безмолвен и печален,
но он сплочен единою бедой.
Вдруг в тишине рыданья зазвучали,
и взбудоражил звезды бабий вой.
И вместе с воем в небо устремились
частички душ рыдающих людей.
Мой милый ангел, сделай божью милость,
Пускай падет безжалостный злодей.

Моим друзьям

Мои друзья, порой мне так вас не хватает.
Я вспоминаю те года, что красились мечтой.
Тогда к неведомым мирам мы смело улетали
И бесшабашной суетой корявили устой.

Тогда меняли брюки клеш на клепаные джинсы,
А разрешенное тангО на пресловутый джаз.
И не хотели сознавать конца беспутной жизни,
А от навязчивых красот дурманились в экстаз.

И вот теперь я вам пишу из данного сегодня,
И приглашаю помянуть всех тех, кто не дожил.
Погибли многие из нас не в мании угодных,
А чтоб лучилась на земле идей достойных жизнь.

Истерия

Истерия, истерия, истерия.
Вирус ненависти впрыснут в подсознанье.
Перешел вкусивший власть от говорильни
К перекрою мирной жизни наизнанку.
Истерия выворачивает души,
Истерия нынче с рабским послушаньем.
Вкус насилия пьянит и разум глушит.
А без разума — история без шанса.
А без разума кровавые разборки
С частоколами кладбищенских повторов,
Безразличие к свалившемуся горю
И кощунственное пиршество восторгов.
Но наступит час расплаты над насильем,
Мир осудит отмороженных ублюдков.
Я уверен, знамя правды над Россией,
Потому что в ней живут такие люди.

Корысть

Корысть — заразная болезнь,
Она страшней других пороков.
Ее подпитывают лесть
И зависть, ждущая под боком.
Корысть из тьмы выводит страсть
С нелепой жаждою наживы.
И, осмелев, имеет власть
Над нервом совестливой жизни.
Корысть с предательством на ты,
Предать — не грех, была б доходность.
Глаза не ест зудящий стыд,
Не треплет робкая нервозность.
Корыстолюб имеет знак,
Знак барыша немалой доли.
Его не трудно распознать
И излечить, была бы воля.

Ложь

Есть ложь во спасение, есть ложь от испуга,
Есть ложь — отторжение от лучшего друга.
В заначке политиков есть множество видов.
Есть лживость для нытиков, есть ложь для элиты.
Потоками лживости смывается правда.
И нет уже живости в общении с собратом.
Мадам Лицемерие выходит на сцену,
Кичится размерами, пеняет на цену.
Речами слащавыми дурит слабовольных.
Сливает на шалости убойную вольность.
Преступные каверзы питаются ложью.
Страницы discovery сомнения гложут.

Люди добрые

Люди добрые, земляки мои,
Перестаньте вы харахориться,
А не то мороз грянет холодом,
Да метелью злой ветер кинется.
Ветер кинется, снег завьюжится,
Занесет вокруг все тропиночки.
Не найдет пути милый к милочке,
В танце свадебном не закружится.
Не закружится, не обнимется,
Поспешит домой не целованный.
И закончится родословная
На краю села его именем.
Так покайтесь же перед Господом,
Распахните вмиг души грешные.
Растворятся в тьме злые лешие,
Добры ангелы будут в гости к вам

Время новых мечтаний

Перевернул еще одну страницу
в своей поэме отшумевших лет.
Исчезла в небе старая зарница,
а вместе с ней былых мечтаний след.

Но будоражат новые мечтанья,
на свет выходят новые стихи.
В них не найдешь ни чинопочитанья,
ни резких слов о резвости стихий.

Зато любовь купается в объятьях,
струится нежность с возбужденных уст.
Несется в мир нектар рукопожатья,
которым я излечиваю грусть.

Санкции

Сидит мужик американский
и рубит сук, на чем сидит.
Он не один, такой засранец,
сидит с Европы троглотит.
Топор в руках американца
кромсает в щепки толстый сук.
И нет управы на поганца,
его, быть может, вознесут.
Быть может, сделают героем
за череду топорных дел.
Но говорят, рубить — не строить,
здесь явно виден беспредел.
А сук все тоньше, щепок больше,
и вот уже знакомый треск.
Засранец взвыл от резкой боли,
похоже вовремя не слез.

Сколько жизней...

Сколько жизней прошло через сердце?
Сколько судеб коснулось души?
То от меда хмелел, то от перца,
То слезой увлажнял, то сушил.
Не скупился на таинство прозы,
раздавал поэтических птиц,
не жалея ни горла, ни позы
в окружении обкуренных лиц.
Я не ждал лицемерных подачек
от урвавших Пегаса чинуш.
И не лез безголово за сдачей
во спасенье замаранных душ.
Не жалея таланта и силы
с чистым сердцем, с открытой душой
воспевал святомудрость России
с не кричащей людской добротой

Влюбленным в небо

Кто был с небом один на один,
тот влюбился в него и, конечно,
сохраняет до самых седин
бесконечную к небу сердечность.
В непогоду летит к небесам
сквозь грозу и свинцовые тучи.
Подчиняясь земным голосам,
он считается самым везучим.
Распростертое небо в ответ
выдает голубую взаимность.
И везунчик на смертном одре
восклицает небесное имя.
Не прощается с небом пилот,
одаренный счастливой судьбою.
Завершая последний полет,
возгорает на небе звездою.

В объятиях веры

Моим стихам отмерен долгий век.
Они цветут с Великою Россией.
Добреет с ними русский человек.
Душа от них становится красивей.

Звончей родник, что выпорхнул из недр.
Сочней трава на фермерском подворье.
Слабей вершит свои потуги ветр.
Морской прибой не злобствует на взморье.

И я готов надежду рифмовать,
Ей посвящая целые поэмы.
Легко в объятьях веры созидать,
Неся в народ восторженные темы.

Российскому барду

Дрожит струна, застыла песня,
И в рифме брешь, и порван нерв.
Табун коней стоит на месте
на свой манер.
Абсурдна мысль вернуть начало.
Спасенья нет, готов ответ.
Но не прикроет покрывало
ушедших лет.
Остались жить в открытой книге
Правдивость слов, конкретность дел,
Большой заряд в коротком миге,
что он воспел.
Навзрыд камнями плачут горы,
Взрыхляя снег, колючий снег.
Поэта боль пустила корни,
мы чище с ней.
Вся жизнь усыпана шипами,
И только смерть, прошла без проб.
Последний путь уводит в память,
ведет в народ.

Бесправие

На политической Голгофе
распяли правду, как Христа.
Враньем обмазанные профи
скупили теплые места.
Над сворой загнанных арбитров
глумится денежный мешок.
Носитель чести будет битым –
кричит назначенный божок.
И свора западных шакалов
вершит преступно-страшный суд.
По их бессовестным мордалам
им, к сожаленью, не дадут.

Пагубное услужение

Противно видеть мир, смотрящий по-плебейски,
жующий компромат из лживого дерьма,
трактующий канон совсем не по-библейски.
В таком обличии мир не светоч, а тюрьма.
Бесправная тропа ведет на вымиранье.
Безмолвное добро курирует карт-бланш.
Преследует людей не божье наказанье,
а взбалмошная цель с надеждой на реванш.
История гласит – такая цель опасна,
но разум все слабей в коварном море лжи.
И мысли не о том, как сделать жизнь прекрасной,
а только об одном – как лучше услужить.

Читателям своим

Читателям своим я рифму посвящаю.
За вязью первых строк я вижу их глаза.
Их доброе тепло душа моя вмещает.
И хочется идти вперед, а не назад.

И хочется творить, не ведая покоя.
Копытом ритмы бьет мой преданный Пегас.
И я не тороплюсь Пегаса успокоить,
и отгоняю мысль про творческий запас.

Мне больно видеть

Мне больно видеть, как мой друг
не тот источник выбирает
И ест из потных лживых рук,
все то, что недруги швыряют.

Все то, что гложет наш покой,
грызет житейские основы.
Все то, что тщетно испокон
стремятся вдеть в венец терновый.

Сильна предвзятая молва,
коварно пущенное слово.
И вот уже крушит волна
следы достоинства былого.

И вот уже ликует червь,
служитель яблока раздора.
И вот уже глумится чернь
над светом общего восторга.

Облака, облака

Облака, облака, вы откуда плывете?
Почему не остались в далеких краях?
В свой высокий полет вы меня не зовете,
Оставляя лишь тень на российских лугах.

Как хочу я взлететь и умчаться за вами.
Как хочу обозреть милый край с высоты.
Мой душевный порыв не опишешь словами,
А без искренних слов не озвучишь мечты.

Я пытаюсь найти в вашем белом безмолвье
Отражение той, что дарует покой.
Но цветы полевые в моем изголовье
Не хотят соглашаться с набежавшей тоской.